– Тварь! – взревел Никита, то ли обращаясь к туману, то ли к неведомому существу, скрытому в нем. Вскинул ружье и прицелился.

– Выходи! – мушка скользила по клубящейся мгле.

Что-то отделилось на секунду от тумана, и Никита послал туда второй заряд, на этот раз звук получился глухим.

– Я тебя закопаю, урод! – выплюнул Никита.

Туман в ответ зашуршал сухой хвоей. Слева. Справа. Ружье прыгало вслед за звуком. Капля пота обожгла холодом висок. Затихло.

Никита часто дышал. Истошный нечеловеческий крик над ухом оглушил его. На плечи упала тяжесть, резкая боль проткнула мышцы. От осознания того, что тварь прыгнула ему на спину, он тоже пронзительно завопил. Десятки мелких, острых как иглы зубов впились в шею, когти разорвали кожу на спине, а Никита продолжал кричать, пока поднявшаяся в горле кровь не хлынула изо рта.

Со стороны базы донесся долгий приглушенный крик. Тим вздрогнул. Закусил губу. Наверное, всё-таки показалось. «Стук-стук», – колыхался туман.

Медленно вышла Аленка. Она появлялась по частям: сначала ноги – туман скрывал верх, потом марево поднялось до груди, следом – поджатые губы, и вскоре вся она оказалась перед Тимом. Дрожащая, нахохлившаяся, как замерзший воробей. На ее плече лежала рука. Тим обрадовался: папка! Папа жив! И тут же заткнулся. Нету у папки такой руки, у него большая и волосатая, а эта – желтая и покрытая пятнами. Чужая была рука.

Сестру вел высокий человек. Его одежда, длинный балахон, была увешана костяными и деревянными амулетами, такими же, как те, что висели в лесу. Широкая, куда шире Аленкиной, шляпа скрывала лицо. Он поднял голову. Это оказался старик, с кожей, иссеченной глубокими морщинами, Тим даже не был уверен, что бывают такие старые дедушки.

– Надо уходить, пока он не появился, – сказал старик тихим успокаивающим голосом.

– Кто? – неуверенно спросил Тим и посмотрел на сестру: может, она знает, что тут происходит? Но та молчала.

– Нечисть, дьявол, – ответил старик.

– А как же папа?! – голос перешел на крик. Аленка вздрогнула и отвела глаза, Тим успел заметить, что они красные, опухшие.

На этот раз ответа он не получил, старик ступил в неглубокую воду, пошарил по дну и выудил оттуда конец толстой веревки. Она натянулась струной, которая проткнула туман. Старик крякнул и потащил веревку на себя.

– Помоги, – коротко бросил он Тиму.

Веревка была мокрая и холодная, склизкая, как водоросль. Что-то тяжелое и неповоротливое зацепилось за нее с другой стороны. Настолько тяжелое, что Тим содрал кожу на ладонях, но терпел и не подал виду. Из тумана выплыл плот. Тот самый дом-плот! Это был большой деревянный шалаш, поставленный на штабеля из бревен. Вход закрыт прочной тканью, но рядом – большая, толстая, открытая нараспашку дверь. Из шалаша торчал камыш.