Александр Матюхин Дети внутреннего сгорания

Александр Матюхин

Дети внутреннего сгорания

1

1

Осень разукрасила поселок в погребальные тона. Будто чья-то невидимая рука набросила темно-коричневую вуаль, заляпала грязью неказистые домики, магазины, дороги и заросшие бурьяном тропинки. Люди попадались тоже какие-то серые, безликие. Кто-то терся у обочины на велосипеде, кто-то толкал перед собой тачку, заполненную глиной.

Населения здесь было тысячи четыре, не больше. В начале девяностых народ массово переехал в Нижний Новгород, на триста километров к югу. А в нулевых остались только те, кто не успел или не сбежал вовремя.

Валерка не любил приезжать, хотя стабильно появлялся раз в несколько лет, именно осенью, на изломе прощальной сентябрьской жары, перед наступающими морозами. Деваться ему было некуда, жизнь не позволяла.

Он въехал в поселок ближе к ночи, по привычной разбитой дороге, которую не ремонтировали лет, наверное, сто. Только-только начали зажигаться фонари и огни в окнах домов. Валерка привычно подмечал взгляды прохожих, которые при виде его старенького синего «Запорожца» ускоряли шаг, старались быстрее заскочить во дворы или сворачивали в проулки.

Поселок на Валерку давил. Ладно бы летом, когда все вокруг зеленело, обочины оказывались усыпаны одуванчиками и ромашками (хотя когда он в последний раз бывал здесь летом?). А осенью выплывала вся эта грязь и серость, небо стелилось низко, на душе становилось уныло, хотелось покоя, который Валерка никак не мог заслужить. Осенью здесь было страшно и тоскливо.

Он выехал на небольшую площадь, где теснились стена к стене хозяйственный и продуктовый магазины, тут же рядками на тротуаре сидели бабки, продающие молоко и сыр, ягоды облепихи и мед. Уголок цивилизации. Когда-то давно на этой площади Валеркин отец продавал помидоры и картошку. Заднее сиденье отцовского «Запорожца» было забито мешками с овощами, а на багажнике красовалась наклейка: «Лучшее тепличное! Лучшее качество!»…

Он узнал в лицо двух старушек, с которыми дружила мать. Не померли еще. Они его тоже узнали. Одна взмахнула сухой старческой рукой. Донеслось:

– Чего явился, ирод?

Валерка не притормозил, только вжал голову в плечи, проклиная поселок, серость и старушек этих, которые были похожи на ворон, копошащихся в грязи воспоминаний в поисках ярких безделушек. Они словно играли в игру, затянувшуюся на долгие годы. Жители поселка его ненавидели, а Валерка приезжал, делал работу и уезжал.

Иногда казалось, что все эти старушки до сих пор не умирают только потому, что ждут его появления. День, неделю, месяц, годы. Вросли в лавчонки и стульчики, продают сгнившие семечки и свернувшееся кислое молоко. Ненависть, знаете ли, отлично продлевает жизнь.