— За все, что ты сделал. Ты разрушил мой мир. Теперь ты просишь его починить. Ты ведь снова пришел требовать от меня красиво убиться во имя тебя? — фыркнул Рехи, перейдя на самодовольное шипение: — А я тебе отвечу! Отвечу, крылатый экспериментатор! Не для того я через горы продирался вместе с Лартом! И не для того он себя мучил по доброй воле!

— Судьба Ларта была в его руках, когда он мучил себя ради тебя. Он выполнил свою роль проводника и стал иным, — отстраненно ответил Митрий.

Рехи осознал, что для предводителя семарглов за столько веков чужие жизни совершенно обесценились. Он вроде сражался за целое человечество, за сохранение разумных тварей в разных мирах, сокрушал великое зло, выгнавшее его из родного мира. Но при этом гордый предводитель крылатых слишком давно потерял тех, за кого действительно следовало бороться. И противостояние ради всех превращалось в войну во имя никого.

— Выполнил роль… ты говоришь о моих друзьях, как о вещах! — воскликнул Рехи, топая ногой, но замер со сжатыми кулаками. — Выполнил, износился — выбросить. Также и про Стражей, небось, думал. Нахватал в разных мирах наивных идиотов и пробовал на них, что выйдет. Авось великое зло кто-нибудь сразит. Ты не смотри на меня так, мне Сумеречный все рассказывает.

Митрий снисходительно улыбнулся:

— Потому что я прошу его рассказать.

— А самому что, стыдно?

— У меня не было времени.

— Ах да, ты же пробивался к крепости Двенадцатого! Тебе же некогда! Знаешь, Митрий, союзники обычно делятся со своим отрядом информацией. Но что я для вас… ничтожество, пустынный эльф, тупое орудие.

Митрий молчал, глядя на Рехи, как на неразумное дитя. Но все же в переливчатых глазах промелькнуло подобие стыда и одновременно упрямства. Пристальный взгляд, прошивающий до души, выдерживали наверняка на все. Но Рехи старательно таращился исподлобья, грозно раздувая ноздри, как ящер перед прыжком. Хотелось кинуться диким рывком, ударить Митрия головой под дых, а потом выкрутить руку за крылья и еще надавать хорошенько по ребрам. От этой фантазии пересохшие губы даже тронула кривая ухмылка: пришелец наверняка читал мысли.

«Вот пусть полюбуется! Пусть посмотрит, что бы с Двенадцатым мог сделать, будь у меня десятая доля настоящей силы», — подумал Рехи. Но лицо Митрия не выдавало беспокойства, лишь извечную печаль. Поняв, что «игра в гляделки» не удалась, он скромно отвел глаза, а потом — как будто случайно — взмахнул руками. Отороченные светом просторные рукава балахона спали до локтей. И тогда Рехи увидел… совершенно обычную бледную кожу, перечерченную свежими шрамами от ожогов.