— Ох… нет же… нет! — выдохнул сдавленно Рехи. — За что тебя? За что…

Он обращался лишь к себе, не к ней. Ведь он уже прекрасно знал, что говорит отныне с Саатом, очередным его творением. Ее же не осталось, испили до дна.

— Страж, с кем вы говорили? — неестественным звенящим голосом спросила телохранительница. Вернее, ее оболочка.

— С самим собой. Нельзя уже? — буркнул Рехи, прикрывая лицо рукой. Перед ним стоял ходячий мертвец, очередная жертва промедления растерянного Митрия, стоящего у истоков всей этой гибельной неразберихи. За что? За что все? Верховный семаргл не отвечал.

Ведь был же мир как мир, где враждовали короли, сбивали с тронов братьев и сестер, чертили кровью подданных новые границы на старых картах. А потом застывал хрупкий мир на несколько тревожных лет средь нарядов и услад вельмож, среди болезней и тяжелых повинностей крестьян. Но то был мир, а вышла ныне смерть. И все ради общего блага. Ради спасения целого мира Рехи уже лишился Ларта, не ведал о судьбе Лойэ и Натта, а теперь у него отняли и возможную союзницу. Саат действовал быстрее, чем думали Митрий с Сумеречным.

— Саат! За что ты ее? За что? — с укоризной обратился к верховному жрецу Рехи.

— Пришло ее время испить моей милости, — ответил устами телохранительцы Саат. — Чем раньше, тем лучше.

— Лучше? Лучше ей будет, когда ты ее к стене приклеишь, а потом сожрешь ее раздутый труп? — вскричал Рехи, но остался недвижим. Он все равно сражался бы с пустотой, с безвольным телом женщины, предупредительно выставившей меч. Саат же с упоением продолжал:

— Когда я всех поглощу, исполнится великий замысел Двенадцатого! Когда не останется ни одного безбожника, когда все сольются со мной! Это будет совершенный мир!

Похоже, он искреннее верил в созданный им культ, в единение с божеством посредством поедания уверовавших в него. И оттого чудовище не находило в себе ни толики вины, ни капли состраданья. Верховный жрец творил великий замысел бытия, ведь так ему казалось, когда он вонзал клыки в очередное обиталище червей и разложенья.

— Это будет пустой мир! — ответил Рехи, ударяя кулаком по каменной плите, сдирая истончившуюся кожу о сколотый завиток барельефа. Потекла кровь, засочилась по пыльной плите, затерялась каплями во мху между камней на полу.

— Таков великий замысел начала и конца, — ответил Саат. — Иди в тронный зал. Тебя народ заждался. Она тебя проводит.

— Идемте, Страж, — ответила женщина уже своим голосом, поднимая за локоть. От нее ничего не осталось, Рехи не хотел притрагиваться к ней. Любая близость с прошедшим ритуал сравнилась бы со страстью к трупу. Такое тоже случалось на пустошах, но Рехи питал лишь отвращение к подобным утехам. Его всегда тянуло живое тепло, хоть крови сладкой, хоть желающего наслажденья тела. Но в Бастионе все прогоркло и сгнило, еще три сотни лет назад великий город пал после раненья стража.