Где твои крылья, птица? Кто их украл?
Мне по-прежнему страшно убивать. Да, этот дом болен. Да, он сдохнет через полчаса, и, если не повезет, – мы тоже. Но я ненавижу запах смерти, а здесь он повсюду, от подвала до чердака.
Дом молчит. Он не сдался и не сдастся – он ждет нашего решения. Эта тварь благородна и дает нам время на побег.
Но мы не сбежим – вот в чем проблема.
На полке выстроились невымытые чашки и масленка с бутербродным ножом. Значит, совсем недавно хозяева пили чай и обсуждали кинопремьеры, погоду, надоедливых туристов – да что угодно. Важно только одно: сейчас их нет.
Сквозняк треплет занавески,
«Дьявольская трель» погружает меня в дом, ведет за собой. Наверное, это Тора. Я мечтаю, господи, как же я мечтаю быть ее смычком. У нее отличный музыкальный вкус…
И все же я боюсь оглядываться. Вдруг на скрипке играет не Тора, а дом? Вдруг он поет, как Воробей пел Наутилусов? Он хотел, чтобы я уснул и больше никогда-никогда не открывал глаза. Обнять меня, как умеют обнимать лишь дома. Но я не оправдал его ожиданий, и, без сомнений, если бы Воробей выжил, он бы мне мстил.
Сжимая кулаки до боли, я оборачиваюсь.
Тора. Конечно, Тора. Дома так не умеют.
Хлопушка топчется на лестнице и играет своего Тартини.
– Прекрати, – буркаю я.
– Это ведь успокаивает его. А еще… – Тора замахивается и ни с того ни с сего запускает в меня скрипку.
– Что?!
Я едва успеваю отскочить. В инструменте застревает нож.
– Сейчас бы он был в твоей шее, Захар. Так что повремени с обвинениями, – морщится Тора. – И почему я должна тебя учить?
– Часы в подвале! – раздается приглушенный голос Ди.
Мы срываемся с места, и с каждым шагом все отчетливее слышим, как бьется сердце дома. Он боится и не сдастся просто так.
В подвале душно. Ди плавает в облаках пыли, как буек в море. Столы и полки забиты шестеренками, повсюду валяются сломанные часы. Этот дом… Он принадлежит кому-то из нас. Тому, у кого тоже воспалена фантазия.