Ной видит свое ведерко для льда, валяющееся в паре метров. Оно по-прежнему завернуто в тонкий шуршащий целлофановый пакет. Он поднимает его, успокаивающе машет портье и идет к лифту. Возвратившись на третий этаж, он тут же натыкается на автомат для льда, наполняет ведерко и возвращается в свою комнату.
Пару минут спустя он пьет воду и ложится в постель. И долго лежит без сна, размышляя о Лианан и Городе. Изо всех сил он пытается убедить себя, что поступил правильно, когда ее изгнал. Что ему неприятно было бы увидеть ее снова. Что было бы совсем не интересно хотя бы на минуту вновь оказаться в объятиях Города и побродить по нему, не зная, что можно увидеть в конце лестницы или за следующим углом.
Медовый месяц Ной и Меган проводят в Ашленде, штат Орегон, на родине Орегонского Шекспировского фестиваля. Маленький идиллический городок выглядит как декорация для кино – с широкими тротуарами и огромными витринами магазинов, над которыми красуются названия вроде «CD иль не CD – вот в чем вопрос». А еще в городке имеются целых три театра. Кажется, это идеальное место, чтобы развлечь невесту, помешанную на театральном искусстве. В первый вечер в городе они смотрят пьесу «Жизнь есть сон» Педро Кальдерона де ла Барка. Их места на балконе, и наблюдать оттуда за разворачивающейся драмой – все равно что подглядывать за эксцентричными соседями из высокого окна. Сюжет повествует о Сехисмундо, принце Полонском, которого заключает в тюрьму родной отец король Басилио из-за пророчества о том, что принц посеет в стране хаос. Как можно догадаться, Сехисмундо вскоре освобождается и в ярости выпускает на волю бушующий ад, прежде чем Басилио вновь сажает его в тюрьму, убеждая сына, что недолгая его свобода была не более чем сон.
По дороге в отель Меган принимается листать театральную программку и, оживившись впервые за несколько недель, указывает на фотографии актеров и зачитывает вслух различные любопытные факты. Знал ли Ной, что один из гвардейцев играл Бенедикта в прошлогодней постановке «Много шума из ничего»? Ной признается, что совершенно не знал. Ему вообще сейчас тяжело говорить. Увиденная пьеса вдавилась в его сознание, как большой палец в зефирину, оставив его смятым, медленно возвращающимся в свою форму.