Занятий в городских школах в праздник не было, но даже если бы и были, Брайан Раск все равно остался бы дома. Брайан заболел. Болезнь была не физической: не корь, не краснуха и не скарлатина — самая тяжелая и изнурительная из всех детских недугов. Не была она и душевной — она задевала рассудок, это да, но это было похоже на что-то вроде побочного эффекта. Та его часть, которую поразила болезнь, находилась глубже, чем разум; какая-то неотъемлемая часть организма, не доступная ни докторским иголкам, ни микроскопам, ни рентгеновским лучам, стала серой и больной. Он всегда был веселым мальчиком — из тех, кого называют ясным солнышком, но теперь это солнышко закатилось, спряталось за тяжелой громадой серых туч, которая продолжала расти.

Тучи начали сгущаться в тот самый полдень, когда он бросил грязь на простыни Уилмы Джерзик; они сгустились еще больше, когда мистер Гонт явился к нему во сне в костюме гробовщика и сказал, что он, Брайан, еще не расплатился за Сэнди Кауфакса, но... Затмение не стало полным и абсолютным, пока он не спустился к завтраку нынешним утром.

Его отец сидел за кухонным столом в серой стеганой куртке, которую он носил в компании «Дик Перри — двери и отделочные работы» в Саут-Пэрисе, с лежащей перед ним раскрытой портлендской «Пресс геральд».

— Чертовы «Патриоты», — буркнул он, не отрываясь от газеты. — Когда они наконец возьмут себе защитника, чтоб умел обращаться с мячом?

— Не чертыхайся при мальчиках, — сказала Кора, стоя у плиты, но не своим обычным раздраженным и резким тоном; голос ее звучал как-то отрешенно и словно издалека.

Брайан плюхнулся на свой стул и налил молока в кукурузные хлопья.

— Эй, Брай, — весело произнес Шон, — сходим сегодня в центр? Поиграем в видеоигры, а?

— Может быть, — сказал Брайан. — Наверно... — Но тут ему бросился в глаза заголовок на первой странице газеты, и он замолк на полуслове.

«СМЕРТЕЛЬНАЯ СХВАТКА В КАСЛ-РОКЕ ЗАКОНЧИЛАСЬ ГИБЕЛЬЮ ДВУХ ЖЕНЩИН

«Это была дуэль», — утверждает полиция штата».

Ниже были помещены фотографии обеих. Брайан узнал их. Одна была Нетти Кобб, жившая за углом, на Форд-стрит. Мать называла ее психованной, но Брайану она всегда казалась совершенно нормальной. Он несколько раз останавливался, чтобы приласкать ее песика, когда она выводила того на прогулку, и, на его взгляд, она ничем не отличалась от всех остальных соседей.

Вторая женщина была Уилма Джерзик.

Он уткнулся в свою тарелку, но так ничего и не съел. Когда отец ушел на работу, Брайан сгреб размокшие в молоке хлопья в мусорную корзину и поплелся наверх, в свою комнату. Он ждал, что мать пойдет следом за ним и примется ворчать — как это можно выбрасывать хорошую еду, когда в Африке голодает столько детей (она, похоже, считает, что мысль о голодающих детях может улучшить аппетит), но она осталась на кухне; этим утром она, казалось, витала где-то в своем собственном мире.