— Я... я не помню, Алан.

За спиной Эйса Норрис Риджвик с трудом подтягивался вверх из окошка автомобиля.

— Поэтому-то она вылетела через переднее стекло. — «Через секунду, — подумал он, — я должен достать кого-то из них. Эйса или мистера Гонта? Как? И которого?» — Вот о чем я всегда думал, почему у нее не был пристегнут ремень. Она всегда делала это совершенно автоматически, не задумываясь, но... в тот день не пристегнула.

— У тебя последний шанс, легавый! — провизжал Эйс. — Я возьму или свои деньги, или эту суку! Тебе выбирать!

Алан, не обращая по-прежнему на него никакого внимания, продолжал:

— Но на пленке ее ремень был пристегнут, — медленно проговорил он и неожиданно понял. Понимание сверкнуло в его мозгу языком серебряного пламени. — Он был пристегнут, И ВЫ ОБДЕЛАЛИСЬ, МИСТЕР ГОНТ!

Алан развернулся к высокой фигуре, стоявшей под зеленым тентом в восьми футах от него, схватил банку из-под орешков за верх, одновременно делая один огромный шаг к новому предпринимателю Касл-Рока, и, прежде чем Гонт смог хоть что-то сообразить — прежде чем его глаза успели хотя бы расшириться, — сорвал крышку с последней игрушки Тодда — той, на покупке которой настояла Анни, сказав, что ребенком он уже никогда снова не станет.

Змея выскочила оттуда, и на этот раз оказалась не игрушечной.

На этот раз она была настоящей.

Она стала настоящей лишь на несколько секунд, и Алан так и не узнал, видел ли ее кто-нибудь еще, но Гонт видел; в этом Алан был точно уверен. Она была длинной — гораздо длиннее, чем та змейка из папье-маше, которая выскочила около недели назад, когда он снял крышку с банки на парковочной стоянке у здания муниципалитета после своей долгой и утомительной поездки из Портленда. Ее чешуя горела и переливалась красными и черными алмазными вспышками, как шкура какого-то сказочного ящера.

Когда она ударила в плечо широкого дорожного плаща Лиланда Гонта, ее пасть раскрылась, и Алан прищурился от нестерпимо яркого блеска клыков. Он увидел, как смертоносная треугольная голова откинулась назад, а потом ринулась к шее Гонта. Он видел, как Гонт потянулся к ней и схватил ее, но... прежде чем он успел это сделать, клыки змеи впились в его плоть. И не один, а несколько раз. Треугольная голова сновала вверх и вниз, как челнок швейной машины.

Гонт заорал — от боли, от ярости или от того и другого вместе, Алан не знал, — и выронил саквояж, чтобы ухватить змею обеими руками. Алан увидел свой единственный шанс и подался вперед, пока Гонт отрывал извивающуюся змею от себя, а потом швырнул ее на тротуар себе под ноги. Упав, она снова превратилась в то, чем была раньше, — в обыкновенный дешевый фокус, пятифутовую пружинку, обернутую линялой зеленой картонкой, — трюк, в который мог поистине влюбиться лишь такой парнишка, как Тодд, и который могло по-настоящему оценить лишь такое существо, как Гонт.