– Я еще могу понять, почему Гэбриел не явился, – сказал он. – Небось вчера налился элем до ушей, и теперь у него голова трещит и лень одолевает, а может, он еще и в драку по дороге домой ввязался. Но ведь Бетт… Да она же ни одного дня не пропустила! Верно?

Дэниел кивнул:

– Ни одного. Если не считать тот день, когда она замуж выходила. И то, что нет их обоих…

Отец даже за бороду себя подергал.

– Странно, странно.

И оба снова огляделись, словно ожидая, что Бетт и Гэбриел сейчас вылезут из-под стола и скажут, что просто пошутили.

– Ну а девочка небось уже коров доит? – спросил отец.

– Да, как всегда. – Дэниел постарался сказать это спокойно, хотя с утра Сару не видел и мог лишь надеяться, что она действительно занята своими обычными делами. – А ты не…

И тут дверь резко распахнулась, и в дом, пошатываясь, вошла Бетт, задыхаясь от быстрого бега и прижимая руку к груди.

– Ох, – выдохнула она, приваливаясь к стене, – ох, ну и новости у нас в деревне! Уж такие страшные, что я только Бога молю, чтобы это правдой не оказалось. Только я уже от многих об этом слышала.

– О чем слышала? Что за новости? – напустился на нее отец.

Она с трудом отлепилась от стены, бросилась к Дэниелу и схватила его за руки:

– Ты должен сам туда пойти! Потому что то, о чем они говорят… Ты должен их успокоить!

– О чем говорят? – спросил Дэниел.

– Об убийстве. Нашего священника убили, – с трудом вымолвила Бетт.

* * *

Никогда еще Дэниел не бегал так быстро. Он далеко обогнал и отца, и Бетт.

Всю ночь он испытывал ожидание счастья и робкую надежду на то, что под конец грядущего дня станет мужем Сары и они оба окажутся на самом краю обрыва, за которым для них откроется новая жизнь, созданная ими самими, и все это было совсем близко, рукой подать. А то, что рассказывали Бетт в деревне, конечно же, окажется выдумкой, ошибкой. Ведь такое страшное злодеяние просто невозможно. И вскоре выяснится, что все спокойно, все, как и должно быть, и они с Сарой потихоньку со всеми попрощаются и дальше пойдут по своему собственному пути.

Он еще издали услышал крики и плач. У подножия чумного холма уже собралась изрядная толпа. Люди слегка расступились, и он, увидев на земле тело преподобного Уолша, в отчаянии растолкал тех, кто мешал ему подойти ближе.

Священник лежал на спине, раскинув руки в стороны; его вытянутые ноги были прижаты друг к другу, и в целом это напоминало некое гротескное распятие, если бы не заостренный кол, которым он был как бы прибит к земле. Кол насквозь пробил ему грудь, и трава под ним казалась черной от засохшей крови. Кровь пролилась обильно, и очертания этой жуткой лужи напоминали сейчас два темных крыла, раскрытых у священника за спиной. Лицо покойника было покрыто восковой бледностью, рот и глаза раскрыты и совершенно безжизненны. Его привычной шляпы нигде не было видно, и тонкие легкие волосы слегка шевелились под ветром, создавая жестокую иллюзию сохранившейся жизни.