– Да. Смешно, но даже я не знал, а он – выяснил. Он постоянно выясняет про любовников мамы. Чует их. Мне до случая с Вадиком было все равно, не мое дело, а потом стал отслеживать. Знаешь сколько таких вот молодых и наглых она оттрахала за последние десять лет? Девятерых!

– И он всех их?.. – ладошки Катеньки устремились к приоткрытому в ужасе рту.

Николай неопределенно пожал плечами. Где-то на первом этаже снова вскрикнули и тут же затихли.

– Про Вадика я знаю точно. Мы с ним очень дружили. Знаешь, такая студенческая крепкая дружба. Один конспект на двоих, постоянно вместе – и на учебе, и на тусняках, и даже первый автомобиль купили вдвоем, скинулись деньгами и катались по очереди. Вернее, Вадик недолго катался, пару месяцев всего…

Николай поднялся, подошел к окну. В белом свете фонаря увидел темную фигурку, перелезающую через забор на территорию коттеджа. Узнал, кто это. Улыбнулся.

– Мама рассказала мне, что отец хочет убить Вадика. Попросила поговорить с ними обоими. Отца уговорить одуматься, а Вадика, в случае чего, предупредить. Чтобы он сбежал, например. Она умоляла и каялась. Очень переживала. Я даже поверил, хоть в тот вечер мама была очень пьяна. Пошел к отцу, спросил – правда ли, что налепетала мне мама? И знаешь что? Он потер свою вспотевшую лысину ладошкой, ты знаешь, он любит так делать, и сказал, что всё, конечно, правда, но уже поздно. Вадика пару часов до этого вывезли в лес, да там и оставили с дыркой в затылке и присыпанного осенними листьями.

Николай поперхнулся, вспоминая, как у отца раскраснелись щеки, пока тот объяснял сыну, что не позволит никому – слышишь? – трахать жену! Позволил ведь, и не один раз. Даже здесь, в Вышивках, Николай был уверен, мама уже искала кого-нибудь подходящего. Сторожа, банщика, терапевта, кого угодно.

Он услышал, как за спиной отворилась дверь. Катенька страшно закричала. Николай поморщился и продолжил чуть громче, чтобы было слышно.

– В общем, дорогая, это было очень неприятно. Убил моего лучшего друга из-за мамы. А она не то, что не одумалась, а продолжала. С того момента, как я разговаривал с папой в его кабинете, когда он… когда он сказал, что это не мое дело и мне нет смысла даже заикаться в дальнейшем о своих друзьях… я, понимаешь, многое переосмыслил…

Николай развернулся в тот момент, когда Катенька перестала кричать. Её как раз разорвало изнутри сотнями маленьких острых заноз – кривых и прямых, длинных, коротких, раздвоенных, с щербатым и тупым кончиком. Разных.

Секунда – и они вырвались на волю. Катенька превратилась в окровавленного ежа, с которого внезапно содрали кожу. Капли крови упали Николаю на лицо.