Варвара была права. После нескольких рюмок крепких напитков Юрий Глебович обязательно проваливался в глубокий сон без сновидений. Рядом с ним можно было слушать музыку, танцевать, спорить, запускать фейерверки – все было нипочем. Юрий Глебович как-то и забыл об этой своей суперспособности.

Сторож Михаил сместился с лопатой за фонтан, к хозпостройкам. В темноте было слышно, как скребет по снегу лопата. Варвара взяла обмякшего Юрий Глебовича под локоть и повела к ступеням крыльца.

– И ведь всего лишь хотел от жизни одного, – сказал Юрий Глебович. – Чтобы был у меня загородный дом, с частным выходом к реке, с крепостными этими, банькой. Как у бабушки моей в Новгороде. Разве многого прошу? Даже такая мелочь просто так не дается…

Они вошли в дом, в тепло, и Юрий Глебовичу вдруг снова привиделось.

Из бревен стены слева потянулись к Варваре занозы-иглы и разом – штук десять, а то и больше – впились в неё. Варвара тонко вскрикнула, скрючилась, будто её охватила судорога. Острый шип проткнул щеку, с хрустом раздробил зуб и вышел под подбородком. Еще несколько проткнули шею, живот, ноги. Тонкая заноза вылезла из правого глаза, и тот лопнул, как желток яичницы. Несколько теплых капель попали на лицо и губы Юрий Глебовичу, и в этот момент он понял, что ничего не привиделось, что всё это происходит на самом деле. Его жена, милая Варенька, болтается в воздухе, проткнутая десятком шипов или заноз, или чем хотите называйте!

За спиной захлопнулась дверь. Роняя сумки, Юрий Глебович развернулся и обнаружил, что и двери-то теперь никакой нет, а вместо нее большой цельный кусок дерева, будто его только что срубили и поставили здесь, загораживать проход. В занозах и подтеках смолы. Структура дерева изменилась. Сквозь извилистые линии и темные пятнышки сучков проступило лицо. Не человеческое, а потустороннее. Страшное. Оно с любопытством разглядывало стоящего человека, будто вообще впервые видело такое существо.

Юрий Глебович развернулся и побежал. Задел болтающееся на деревянных отростках тело жены, поскользнулся на крови, едва не упал, и, только вырвавшись из тесной людской в парадную залу, заорал во всю мощь старческих легких.

* * *

Слава очнулся из-за холода. Снежинки падали ему на лицо и таяли, оставляя в ложбинках глаз крохотные капли воды.

Он сел, потирая ушибленный бок, осмотрелся. В полутора метрах выше чернело окно кабинета хирурга. За спиной болтался на ветру фонарь. Тихо было вокруг и безлюдно. В Вышивках после захода солнца люди просто так не ходили. Дело было не в мифических страхах или суевериях, а в банальном укладе жизни. Просыпались засветло – ложились рано. Это вам не Москва, которая newer sleep.