– Ой, бедненькие! – изобразила она сочувствие. – Как же вы теперь на работу добираться будете? А с работы? Неужели как простые инженеры?

– А-а, – махнул Кузя рукой, – нельзя по-другому. Выборы в следующем году. А мы придумаем что-нибудь. Буквы и цифры пока никто не отменял. Лучше расскажи, как съездила? – Он устроился на диване. – Успешно, надеюсь? По Парижу хоть успела погулять?

– Вдоволь. И по Парижу, и… – чуть не сказала «под», – …и в окрестностях.

– А как твой граф? – В глазах Кузи появились привычные недоверчивые огоньки.

Александра посмотрела вопросительно.

– Ну, этот, как его, Николай Николаевич?

– А-а, дедушка Коля, – изобразила она, что вспомнила. – Нормально. Удочерить меня хотел. Наследницы у него, видишь ли, нет. Некому миллионы оставить, поместья и дом в Монте-Карло.

– А у него дом в Монте-Карло есть? – приподнял брови Кузя. – Хорошее местечко. Многие наши там собственность прикупили. И во Франции на Лазурном Берегу тоже. А я вот никак не соберусь. Может, ты займешься? – испытующе посмотрел на Александру. – При помощи «дедушки Коли», – снова посмотрел недоверчиво. – Он-то свой продать не хочет?

– Кузенька, ты что? Его дом десятки миллионов стоит. В хорошем месте. Прямо на горе. Вид на бухту.

– Цена роли особой не играет, – небрежно бросил Кузя. – У нас в стране с доходами все в порядке. Нефть из скважин бьет, лес растет. Даже за долги СССР уже рассчитались. А ты откуда знаешь про вид из дома?

– Фотографии смотрела, – улыбнулась Александра. – Как потенциальная дочь должна же я была с наследством ознакомиться?

– Да ладно тебе, – махнул Кузя рукой. – За меня замуж выходи – никакие фотки не понадобятся.

– Ты мне, Алексей Викторович, Рогожина напоминаешь, – усмехнулась Александра.

– Какого Рогожина? – напрягся Кузя. – Из Госдумы, что ли? Так вроде там Рогозин.

– Купца, который Настасью Филипповну за сто тысяч покупал.

– О господи! – Кузя расслабился. – А ты б меня, конечно, хотела князем Мышкиным видеть? Прошло, Сашенька, время иисусообразных поклонников. Другое сейчас время, когда самое обидное для человека услышать, что он обыкновенный, смиренный, бедный и, не дай бог, еще и честный.

– Так это ж всегда так было, Алексей Викторович! И во времена Достоевского, и до него. Человек порядочный и совестливый – лакомый кусок для подлеца. Вот почти всех и сожрали.

– В глубинке еще есть, – благодушно сказал Кузя и потянулся.

– Вы для этого туда дороги новые прокладывать собираетесь?

– Ну ты и язва!