– Ты не разбила зеркало?

– Ты там осторожнее, ведь зеркала – твой рабочий реквизит.

И все в таком духе.

Если друзья и дразнили Милдред, то из лучших побуждений: чтобы ослабить тиранию ее суеверий, если такое определение здесь уместно. Друзья обожали Милдред и не допускали мысли, что она выдумывает свои страхи, хотя сами же смеялись над ними. Они считали, что смех помогает справляться с навязчивыми состояниями. Но, как бы друзья над тобой ни смеялись и как бы ты сам ни смеялся над собой, это не решает твоих проблем – их трудно выявить и еще трудней признать, если они спрятаны в самых глубинах твоего подсознания.

По работе Милдред не раз приходилось проводить полдня или целый день, а то и все выходные в домах клиентов, имеющихся или потенциальных. Она не возражала против дневных визитов, они ей даже нравились, но не любила ночевать в чужом доме, потому что, стоило ей остаться одной, особенно в незнакомом месте, как все ее иррациональные страхи сразу же обострялись.

Ее друзья знали об этом и относились к ней с пониманием и сочувствием, пусть даже высказывались в шутливом тоне.

– Нужно окропить дом святой водой, прежде чем просить Милдред остаться!

Джоанна Босток была ценным клиентом и хорошей подругой. Милдред давно работала на нее и знала ее дом, точнее сказать, знала отдельные его части. Холл с двух сторон обрамляли колонны медового цвета, делившие основное пространство первого этажа. Справа располагалась просторная столовая с двумя длинными окнами, которые уравновешивали фасад, слева – парадная лестница с витражными викторианскими окнами, а слева от лестницы – библиотека и гостиная, из дверей которых миссис Босток и ее гости, когда они у нее бывали, расходились по своим спальням, медленно поднимаясь по ступенькам и вежливо уступая друг другу дорогу. «Нет-нет, сначала вы», – после чего холл пустел, и миссис Босток или ее дворецкий, если он у нее был, выключали свет.

Милдред не раз бывала в Крэйвенторпе и хорошо знала его внешнее расположение. Огибая овальную лужайку с фонтаном (говорили, что это Бернини), который должен был играть струями, но не играл, гравийная дорожка вела к парадной двери. Дом, длинный и приземистый, был сложен из прекраснейшего красно-розового кирпича, что, по замыслу архитектора, должно было захватывать внимание зрителя. Выйдя из машины, Милдред, по характеру чрезвычайно пунктуальная, иногда проходила налево, где западное крыло дома, не менее прекрасное, чем фасад, смотрело на сад и тюльпанное дерево – поистине монументальное украшение растительного мира, на которое приезжали полюбоваться многие люди: в дом иногда пускали публику. Оно как будто парило в воздухе! Его цветы, не слишком похожие на тюльпаны, но чем-то их напоминавшие, вызывали экзотическое, почти волшебное очарование! Говорили, что это самое высокое тюльпанное дерево во всей Англии. Неизвестно, так ли это было на самом деле, но Милдред всякий раз при виде его испытывала настоящее благоговение.