— Он сделал это, когда впервые оказался здесь,—про­должал монах,—мы оставили уголек на столе, но больше он ничего не рисовал.

На столе была коряво нацарапана неуклюжая фигурка. Она была согнута и искажена, голова обведена кругом. Вни­мание Дженнингса сразу же привлекли три цифры, начер­танные над головой согнувшейся фигуры. Это были шестер­ки. Их было три. Как отметка на ноге Тассоне.

— Видите эту линию над головой? — сказал монах.—Она означает капюшон монаха.

— Это автопортрет? — спросил Дженнингс.

— Мы так считаем.

— А что это за шестерки?

— Шесть —это знак дьявола,—ответил мо­нах.—Семь—идеальное число, число Христа. А шесть —чис­ло Сатаны.

— А почему их три? —спросил Дженнингс.

— Мы считаем, что это означает дьявольскую Троицу. Дьявол, Антихрист и Лжепророк.

— Отец, Сын и Святой дух,—заметил Торн.

Монах кивнул.

— Для всего святого есть свое нечистое. В этом сущность искушения.

— Но почему вы считаете, что это исповедь? — спросил Дженнингс.

— Вы назвали рисунок автопортретом, или что-то в этом роде. Он символически окружен Троицей ада.

— Но ведь вы не знаете конкретно, что он хотел рас­сказать?

— Детали не так важны,—сказал монах.—Самое глав­ное, что он раскаивается.

Дженнингс и Торн пристально взглянули друг на друга. Торном овладело отчаяние.

— Можно мне поговорить с ним? —спросил он.

— Это вам не поможет.

Торн посмотрел на Спиллетто и содрогнулся при виде его застывшего, обезображенного лица.