Есть ли более позорная ложь, чем банальное: «Художник ни дня не работает в жизни – он только творит в радости»? Тот, кто это сказал – и массы, бездумно повторяющие за ним, – никогда не окунался в хаос художественного порыва. Там человека всегда ожидает мука, даже если – в редких случаях – в те беспокойные течения его завело наслаждение.

Говорят, что матери-кошки с радостью и удовольствием рожают своих детенышей, но потомство их – бедные слепые котята. Вероятно, автор еженедельных колонок в какой-нибудь провинциальной газетенке или безвестный виршеплет «Берлина ночью» тоже с радостью и удовольствием изливают свои строки на бумагу – но произведение искусства никогда не рождается без боли.

* * *

Я вновь брожу по могучему дворцу пятого римского императора немецкого народа Карла, вдоль громадной колоннады. Я восхожу по протяженной аллее белокурых акаций, миную лужайки, засеянные тысячами голубых ирисов. Мне отворяют, и я ступаю в Башню Принцесс, где дочери султана – Заида, Зора-ида и Зорахаида – некогда подслушивали у окна песни пленных христианских рыцарей.

Над долиной я вижу холм: там Боабдиль, уходя в изгнание, испустил прощальный вздох по утраченной Гранаде. Я гляжу на сады Генералифе, отчетливо вижу многовековые кипарисы, под сенью которых жена последнего мавританского короля – Хамет, самая красивая из рода Абенсеров, – назначила свое зловещее рандеву.

Здесь у каждого камня – мутная, позабытая история…

Глубоко внизу в долине проходит тропа, ведущая далеко вверх, к месту погребений. Несколько черных коз пасутся на зеленых склонах. Сзади, под башней Узницы, у выбитых в скале ворот, дежурит оборванный таможенник. Вокруг него прыгают длинноухие зайцы, кудахчет семерка петухов, которым перед боями уже срезали гребни и ощипали хвосты. А далеко на востоке багрово светится снег дикой Сьерра-Невады…

Похоронная команда в обносках движется по долине. Двое мужчин несут на плечах небольшой детский гроб, открытый по испанскому обычаю, – еще один волочет крышку. Гроб очень простой, три желтые доски и две планки. Но внутри лежат цветы, много цветов, красные, желтые, белые и синие цветы, из-под которых выглядывает восковая головка с черными кудрями. Ни священника, ни родственников, даже отца и матери в этой процессии нет. Шесть бедняков-плакальщиков – и только…

В море пестрых лепестков утопает мертвое дитя – среди этих оживленных, свежих ароматов цветенья. Как хорошо, что не закрыли ей глаза! Теперь, пытливо выглядывая из-за разноцветных бутонов, смотрит она вверх, на старый мавританский королевский замок. Такой счастливой она выглядит среди цветочного великолепия, эта юная мертвая девочка, такой довольной и счастливой – какой, возможно, никогда в жизни не была.