Оля положила розы на скамейку, стряхнув листья и ветки. Заранее смирившись с тем, что вымокнет насквозь, затянула капюшон, извлекла из пакета маленькую лопатку и грабельки, купленные вчера в магазине низких цен специально для этой цели.

Сколько лет здесь никто не был?

Мать ездила на могилу дочери фанатично, сначала – каждую неделю. Оля покорно сопровождала ее. Как оруженосец тащила пакет с лопаткой, хлебом, цветами, водкой. Поездка туда и обратно с непременным заходом в церковь занимала восемь часов, то есть целый день. Пока ее одноклассники дожидались выходных, Оля желала лишь одного: чтобы завтра снова был понедельник – день, когда до мутного тяжелого воскресенья оставалась еще неделя.

Отец предпочитал не ездить вовсе.

– Я прекрасно помню свою дочь, и я ей больше не нужен, – отрезал он матери, когда она в очередной раз собралась к Ниночке.

Он увез их из этого города почти насильно, когда понял, что визиты матери на кладбище больше напоминают походы на рабочие смены, чем на скорбь.

Ноги уже подводили ее, но она все ездила и ездила на кладбище, даже когда Оля, наконец, осмелилась отречься от почетной роли оруженосца, съехавшись с Антоном, и пакеты с хлебом, водкой и лопатками приходилось таскать самой. Потом здоровье совсем испортилось, и добираться дальше магазина стало трудно. Сколько лет назад это случилось?

Оля не могла посчитать. Она положила розы на прибранную могилу, протерла мраморные крылья и руки стража и выпрямилась.

Воздух здесь был чистым и влажным и с каждым вдохом словно промывал легкие изнутри.

Странно, что здесь и сейчас, спустя столько лет, стоя в одиночестве под потоком холодного дождя, который вымочил пуховик насквозь, она впервые не ощутила того тяжелого кома вины, стыда и ужаса, что таскала сюда когда-то каждую неделю и что был стократно тяжелее пакетов, которые она волочила.

Она собрала мусор и еще немного постояла в тишине, озираясь. Рядом, на семейном участке, под крестом лежал дядя, мамин двоюродный брат. А следом за ним была еще одна могилка, вся заросшая травой. Ни креста, ни памятника. Оля наклонилась, чтобы заодно поднять выцветшие фантики и пустые, покрытые липкой гнилью жестянки от дешевых свечей.

Грабли с неприятным звуком царапнули по камню. Оля отбросила прелые скомкавшиеся листья – под ними оказался простой квадратик гранита.

По привычке автоматически складывать и вычитать числа, выработавшейся за долгие годы работы в бухгалтерии, Оля подсчитала, что Каширская Елена Михайловна прожила пятьдесят два года. Видно, родственников не осталось. Ушел человек, нет ничего. Странно, что с дядей они были почти ровесниками по году рождения, но об этой Каширской Оля никогда не слышала, хотя фамилия и казалась смутно знакомой. Какая-нибудь бедная родственница, которая не заслуживала хорошего могильного камня?