Когда гаснет свет, кажется, что время потекло вспять. Мы с Виталиком сейчас уснем, за полночь явится Эдик, будет разуваться, чертыхаясь в темноте, а утром надо не опоздать на фармакологию…

– Серый, не сердись, что я к тебе навязался, – говорит вполголоса Виталик. – Понимаешь, я дома уснуть не могу. Глюки замучили. Только засыпаю – и слышу, как ребенок плачет. Сон как рукой снимает, а утром на работу.

– Если глюки пошли, то лечиться надо. Дэн обещал, что все по высшему разряду сделает.

– Это не просто глюки, Серый. Это что-то другое.

– Совсем маленький ребенок плачет? Младенец? – вырывается у меня.

– Нет. Младенец ведь отчего плачет? Голодный там, или мокрый, или еще что. А этот от горя плачет, сразу ясно. И чувствуется, что он постарше, лет пяти или семи, такой, что многое уже понимает…

Вскоре дыхание Виталика становится ровным и глубоким. Он спит, а я не могу заснуть.

Тихо одеваюсь, иду на кухню и обнаруживаю там Нину Ивановну с папиросой.

– Что, Сережа, не спится?

– Похоже, кофе перебрал. Нина Ивановна, у меня друг ночует. Наверно, поживет тут неделю-другую. Он парень спокойный…

– Не тот, с которым вы тогда всю комнату разгромили? – перебивает меня старуха.

– Тот. Но это особый случай был, я рассказывал.

– Помню. Хороший парень, да. Корм привозил коту и наполнитель тоже, пока вы… ну, пока вас не было. Пусть живет сколько надо. Коноваловы съехали. Комнату продают, мне запасные ключи оставили. Там и переночевать можно, если что.

– Спасибо, что за котом приглядели, Нина Ивановна. Я вам что-то должен?

– Да ну, тоже мне работа, – отмахивается старуха. – Кот – живая душа, как его не обиходить.

На место я добираюсь только к обеду. Дом, старый купеческий особнячок в два этажа, стоит необитаемым наверняка не первый год. Весь переулок застроен похожими домами: стены в трещинах, оконные рамы без стекол. Жильцов явно выселили, только пара тощих кошек при виде меня исчезает в подвальном окне. Скоро сюда придут бульдозеры, а потом к небу потянутся многоэтажки очередного жилого комплекса. Мне это безразлично. Все на свете мне безразлично, кроме моей цели.

Вот она, боковая дверь в арке ворот: конечно, бывшая дворницкая… Три ступеньки к ней – истертые, истоптанные множеством ног. Каждая ступенька дается с таким трудом, словно у меня на плечах многопудовая ноша. Надо постучать…