Я протягиваю руку к двери – обычной двери, на которой хлопьями висит бурая краска, – и тут меня накрывает таким ужасом, какого я не испытывал никогда. Затылок и шею словно колет множество иголок: это поднялись дыбом коротко подстриженные волоски.

Как тогда, в автобусе, что-то во мне кричит: беги! Беги со всех ног!

Там, за дверью, проснулось и приближается что-то страшное. Ни шума шагов, ни звука дыхания, ни скрипа рассохшихся полов – ничего. Но оно все ближе и ближе. Нас разделяет только облезлая дверь. Оно почуяло меня. Оно знает, зачем я пришел.

Оно рядом и ждет.

И я бросаюсь бежать.

Душный, давящий ужас отпускает меня только в нашем подъезде. Тай шарахается под кровать и шипит оттуда. Я становлюсь под горячий душ, чтобы избавиться от ощущения, будто меня всего покрывает липкая вонючая слизь. Потом завариваю кофе и включаю ноутбук. Времени не так много – Виталик на сутках, и к его приходу должен быть готов четкий план: в одиночку мне ничего не сделать.

Во время очередного похода на кухню с туркой встречаю Нину Ивановну. Она кивает в ответ на мое «здравствуйте», окидывает меня острым взглядом с головы до ног и говорит:

– Что-то лица на вас нет, Сережа. Были там, да? Не отвечайте, и так видно. Я тогда вернулась и сама себя в зеркале не узнала. А потом меня и подавно никто не узнавал.

Словно кто-то другой произносит слова, которых я от себя не ожидал:

– Нина Ивановна, а вы никогда не жалели о том, что сделали? Ни разу?

Как ни удивительно, старуха не обрывает меня, не ставит на место ядовитой репликой, а просто отвечает:

– Нет, Сережа, не жалела. Что я хотела, то и получила. А что цена такой оказалась – ну, что ж поделаешь. Зато Герка дольше прожил. Спросишь небось, каково мне приходилось? Тяжело, да. Ну и что? Я его любила, вот и все. А когда любишь, видишь человека таким, каким его Бог сотворил, а не таким, каким его жизнь сделала.

Шаркая тапками, она уходит к себе, в зеленый сумрак, а я ставлю турку на огонь.

Ночью моя комната похожа на аквариум. Он полон темноты, и в ней скользят, мелькают, ворочаются на дне рыбы-мысли: мои и Виталика.

– Спишь, Витас? – спрашиваю я вполголоса.

– Нет. Знаешь, Серый, от меня будто кусок отрывают и никак оторвать не могут – помнишь, как тогда, в роддоме?