Я ему ответил, что хорошо его понял и собирался задать еще несколько вопросов, но тут его кто-то позвал, видимо появились какие-то неотложные дела. Кстати, ты, пожалуйста, не думай о том, что он имеет какое-то отношение к исчезновению нашего дяди и ему есть чего бояться при проведении следственных действий. Хотя, несомненно, в тихий час ночи ему может прийти в голову и то, что я могу его заподозрить в причастности к преступлению, в том случае, если все-таки было совершено преступление, тогда завтра утром от него следует ждать дальнейших объяснений.
Пора заканчивать это письмо. Оно уйдет к тебе с почтовым дилижансом.
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО
Мой дорогой Роберт, – это письмо я пишу тебе в день Рождества, что само по себе является не совсем обычным, пожалуй, тебя оно может и не особенно заинересовать. Точнее будет сказать, ты поймешь сам прав я или нет. По крайней мере, ничего определенного я пока написать не могу. Ребята с Боу Стрит практически расписались в своей некомпетентности, они заявили, что у них нет ни одной зацепки, никаких улик и никаких вещественных доказательств. Время, природные факторы, сделали так, что следы преступления, а я считая, что было совершено преступление, стали почти не заметны или вовсе исчезли. К моей величайшей скорби ничего из личных вещей покойника, другого слова я подобрать не могу, найти не удалось.
Как я и предполагал, господин Боуман чувствовал себя очень неловко на следующее утро после того разговора, о котором я писал в предыдущем письме. Я слышал, как он с утра пораньше хорошо поставленным голосом толкал речь перед полицейскими, заявившимися к нему в бар, ну прям как твой Цицерон[362], и это делалось явно с какой-то целью, так я думаю. Он говорил о великой утрате в лице пропавшего священника, которую городу никто не сможет возместить. Также он молол и о том, что надо оставить всё как есть, не трогая ни единого камушка (при этом он сделал очень сильный акцент на этой фразе) для того, чтобы суметь докопаться до истины. Жалко, что в такой глуши погибает великий талант, ведь благодаря своим ораторским способностям он мог бы стать очень популярным на конференциях и праздничных манифестациях.
Когда я завтракал он пришел и ждал, когда я закончу. После чего, при первой же возможности подошел, вручил мне тарелку с кексом и начал говорить шепотом: «Я надеюсь, сэр, вы поняли, что в тех чувствах, которые я испытываю к вашему родственнику нет ни малейшего намека на то, что можно было бы назвать недоброжелательностью, – можете идти, Элиза, я позабочусь об этом джентльмене, всё, что ему будет угодно, я принесу сам. – Прошу прощения, сэр, но вы должно быть знаете, что человек не всегда сам себе хозяин… Особенно, когда его душа травмирована применением тех выражений, которые, насколько мне известно не должны использоваться, – я видел, как его голос становился все громче, а лицо становилось всё красней. – Знаете, сэр, если вы мне разрешите, то я могу в нескольких словах объяснить вам, в чем тут суть, где зарыто это так называемое яблоко раздора. А вся суть та она, вот она! Вот в этом вот бочоночке, ну а если быть точнее, бочоночке пива…».