– На болоте. Что ты видела необычного?

Можно ли считать мертвого мальчика необычным? Нет. Думать нужно не об этом. Думать нужно о том, можно ли рассказывать о таком маменьке. Что она сделает с Мари, если та расскажет правду? Ограничится ли уже вынесенным приговором или придумает что-то новое?

– Ничего! – сказала Мари после секундного замешательства. – Там был туман, и в этом тумане я не видела ровным счетом ничего.

Она обернулась, хоть и обещала себе не оборачиваться, не смотреть на маменьку глазами побитой собаки. Она обернулась, и сердце заныло от боли. Взгляд маменьки, устремленный на нее, был напрочь лишен любви. Сказать по правде, в нем не было вообще никаких чувств. Словно бы на французской оттоманке сидела не живая женщина, а одна из кукол-автоматонов, каких Мари видела в одном из журналов отца.

Позволить себе злые слезы Мари смогла только в ванной. Нянюшка не пожалела кипятка и мыла. Волосы пришлось мыть и ополаскивать несколько раз: Мари чудился в них болотный запах. Нянюшка все это время была рядом, подливала горячую воду, подавала то щетку, то мыло. Мари хотелось бы побыть одной, но спорить с нянюшкой было так же бесполезно, как и с маменькой. Нянюшка никого не боялась и никого не слушалась. Мари казалось, что даже маменька побаивалась эту сухую, вечно ворчащую и вечно недовольную старуху. Что уж говорить про отца? Отец в присутствии Аграфены делался задумчивым и молчаливым, а то и вовсе старался выйти из комнаты. Но Мари и Анюта любили свою старую няньку и нисколечко ее не боялись.