Это был рискованный и в каком-то смысле бесчеловечный шаг. Катерина не позволила бы, она единственная знала, на что способна сейчас и на что будет способна в будущем её внучка. Сама она больше не использовала свой дар. И деревянная птичка, некогда бережно хранимая и горячо любимая, отныне пылилась в дальнем углу Катерининой кладовки.

Марионеточник не обижался. Он давно перестал обижаться и разочаровываться в людях. Даже в «своих» людях. Он просто решил действовать по-своему. Он без позволения Катерины рискнул жизнью и рассудком её любимой внучки.

Боялся ли он за Веронику? Нет! Марионеточнику был неведом страх. Так же как были неведомы любовь и привязанность. Страх уже давным-давно уступил место сначала жажде знаний, потом граничащему с безрассудством азарту, пресыщению, скуке и, наконец, пустоте. В этой пустоте лишь изредка вспыхивали искры интереса. Всегда только в присутствии Вероники. Лишь рядом с ней он чувствовал себя чуть более живым и чуть более человечным. Возможно, когда девчонка войдёт в полную силу, ему тоже перепадут малые крохи той настоящей жизни, которая бурлила и искрилась вокруг неё. Главное, чтобы она выдержала. Главное, чтобы потревоженная Марь не сбросила оковы своей добровольной летаргии. И тогда в его полном и безраздельном владении окажется самое настоящее чудо.