Той же ночью Марионеточник отравился на болото. Не за боевыми трофеями и не за затопленными кладами – он вернулся за воспоминаниями. Тогда он ещё наивно полагал, что воспоминания помогут вернуть ему хотя бы частичку потерянной души.
Той же ночью Марионеточник отравился на болото. Не за боевыми трофеями и не за затопленными кладами – он вернулся за воспоминаниями. Тогда он ещё наивно полагал, что воспоминания помогут вернуть ему хотя бы частичку потерянной души.
Не помогли. Марионеточник не чувствовал ничего, кроме горечи. Где-то там, на болоте, по-прежнему оставалась Стэфа, ещё одна «своя», вероятно, самая дорогая и близкая из всех, но никаких денег, никакой власти не хватит, чтобы вернуть её из мира забвения. Да и стоило ли?
Не помогли. Марионеточник не чувствовал ничего, кроме горечи. Где-то там, на болоте, по-прежнему оставалась Стэфа, ещё одна «своя», вероятно, самая дорогая и близкая из всех, но никаких денег, никакой власти не хватит, чтобы вернуть её из мира забвения. Да и стоило ли?
Получив в безраздельное пользование одну из своих девочек, Марь успокоилась и крепко уснула. Вслед за ней задремал и Тринадцатый. Угарники предпочитали оставаться в своих торфяных норах. По болоту шныряли лишь неугомонные марёвки. Они заманивали в трясину заблудившихся взрослых и выводили заблудившихся детей. А Марионеточника обходили стороной. Он так и не стал своим для того места, в которое его тянуло с неумолимой силой.
Получив в безраздельное пользование одну из своих девочек, Марь успокоилась и крепко уснула. Вслед за ней задремал и Тринадцатый. Угарники предпочитали оставаться в своих торфяных норах. По болоту шныряли лишь неугомонные марёвки. Они заманивали в трясину заблудившихся взрослых и выводили заблудившихся детей. А Марионеточника обходили стороной. Он так и не стал своим для того места, в которое его тянуло с неумолимой силой.
Возможно, именно по этой причине он присматривал за домом у Змеиной заводи. За некогда таким гостеприимным, а нынче неприступным, как каменная крепость, домом. Он говорил себе, что делает это для потомков тётушки Марфы: для Катерины, её дочери и внучки. Но правда была иной: он делал это для себя.
Возможно, именно по этой причине он присматривал за домом у Змеиной заводи. За некогда таким гостеприимным, а нынче неприступным, как каменная крепость, домом. Он говорил себе, что делает это для потомков тётушки Марфы: для Катерины, её дочери и внучки. Но правда была иной: он делал это для себя.
И с Катериной он снова сблизился именно ради себя. Ради того, чтобы вернуть в негласный список «своего» человека.