— Езжай к своему дому, — распорядилась Рита. — А дальше я одна пойду.

— Почему? Ведь далеко. Я довезу.

— Не надо. Тебе нельзя сейчас моей матери на глаза попадаться. У тебя вообще вид дикий. Сколько в тебе, метра два? А теперь этот фонарь под глазом… Приедешь домой — погляди на себя в зеркало. Ни одна мамочка не обрадуется, увидев такого возле своей дочки.

— Мне все равно, что обо мне подумает твоя мать, — с раздражением и обидой сказал Анисим.

— А мне не все равно, — сказала Рита. — Крути к себе.

Анисиму вдруг показалось, что Рита насмехается над ним. Ее щека была совсем близко от его щеки, волосы щекотали ему ухо, горячая спина приникла к его плечу. Он вдыхал прогорклый запах костра и запах вина, и уже не только эти запахи, но и сама Рита — щекотное прикосновение ее волос и даже самое тепло ее тела — стала враждебна ему. И Анисиму вдруг захотелось остановить велосипед и немедленно грубо ссадить Риту. Но вместо этого он продолжал крутить педали и ехал, как приказала ему Рита, к своему дому.

Осторожно, чтобы не тряхнуть Риту, он переехал через пологую канаву и свернул на свою просеку. Они проехали еще немного, и Рита приказала:

— Остановись.

Она соскользнула с рамы велосипеда.

— Ты мне нравишься, а не он, — неожиданно сказала она. И довольно засмеялась. Голос ее был ласковым и обволакивающим. — Но у меня сомнения. Ты еще маленький, хотя в тебе два метра. А я взрослая. Зато две недельки до осени — наши… Завтра в семь приходи на канал.

— А как же с твоим замужеством? — растерянно спросил Анисим.

— Останусь пока незамужняя. Маменькиной дочкой, — беспечно сказала Рита. — Ладно, завтра жду. А сейчас я побегу. Дядя с теткой, наверное, по третьей чашке чая пьют. Жуткое дело, что мне мать устроит.

* * *

Димова связывали с полковником Кравцовым длительные, но странные отношения.

Димову нравился полковник: узкоплечий, худой человек, интеллигентный и благожелательный, с тихим голосом и печальными карими глазами…

К шахматам Димов был равнодушен и играл плохо. Но шахматы были страстью Кравцова, хотя и он играл не намного лучше Димова. И так уж получилось, что, встречаясь, они всегда садились за шахматную доску.

Кравцов подолгу размышлял над каждым ходом, изнывал от самолюбивых сомнений, волновался, а Димов, сидя на веранде кравцовской дачи, думал обычно о своем и делал чаще всего первые приходящие в голову ходы, чем приводил не очень искушенного Кравцова в смятение, потому что полковнику за каждым ходом Димова мнился хитрый замысел и он подолгу и безуспешно пытался его разгадать.

Они играли часами и обменивались редкими фразами и все-таки успевали поговорить о многом, а шахматы в общем-то были чисто ритуальным действом.