Вы спросили у меня, почему я женился на Маргарет? Если бы я мог ответить на этот вопрос одной фразой, я мог бы в одной фразе дать вам ключ к своему «я». Но я не могу. Когда я был молод, у меня было представление о жизни, которое, казалось, соответствовало моей натуре; я ценил в жизни не практическое отношение к людям или вещам, но собственное бескорыстное развитие. Я рассматривал жизнь не как действие, но как опыт, не как применение власти, но как чувственное соединение с живыми вещами, с таинственными силами, стоящими позади них, с идеальным их выражением в искусствах. В двадцать лет я был в полнейшей гармонии с самим собой и мог существовать совершенно один. Не буду хвастаться, что я был совершенством (я был далек от этого), но я стоял на верном пути.

Когда я был еще моложе, я прошел через романтическую, довольно нереальную страсть к Маргарет, которая в то время, по всей вероятности, была мне очень мало нужна. Перед войной я был уже убежден, что я вырос из этой страсти, но вместе с тем чувствовал потребность в каком-нибудь человеке в моей жизни, кто был бы мне близок целиком и полностью не только ради сексуальных переживаний (хотя это тоже чрезвычайно важно), но потому, что я верил и до сих пор верю, что подобные отношения в огромной степени увеличивают жизненную силу обоих людей. (Я не буду надоедать вам сейчас своей теорией брака).

Через все это прошла война, как степной пожар, неизбежная. Она осудила меня на четыре года быть тем, чем я не был и чем больше всего не хотел быть. Она исковеркала меня, внесла в мою жизнь мучительную дисгармонию. (Вместе с тем я познал — и никогда не стану отрицать это — величие человеческого характера в других людях, которое война научила меня видеть). Когда наступил мир, которым вы теперь так наслаждаетесь, я поехал за границу, чтобы попытаться привести все в порядок, но потерпел неудачу. Я больше не мог жить в одиночестве и жаждал человеческой близости, хотя она и отталкивала меня (вы этого не поймете). В моей жизни положительно никого не осталось, кроме отца и Маргарет, а вскоре после моего возвращения отец умер. По некоторым причинам, по-видимому, я был очень нужен Маргарет. Я больше никому не был нужен; я сам себе не был нужен… Ну, так вот!

Неизбежные последствия этого ускользали от меня в то время, да и долго еще потом. Допускаю, что мне следовало бы видеть их, но я был не в таком состоянии, чтобы думать или чувствовать отчетливо, — а после двадцати лет мы все совершаем ошибки. Мне следовало бы увидеть, что было ошибкой пытаться делить жизнь с кем-то, чье все существо было так антагонистично. Но в то время я был шариком ртути, разлетевшимся на мелкие брызги, и не мог сказать, какую форму они примут, когда опять соединятся. Моим великим заблуждением была мысль, что они могут с тем же успехом принять ту форму, которую Маргарет хотела, чтобы они приняли. В самом деле: в течение нескольких лет я пытался жить ее жизнью и действительно думал, что мне удается это. Я действительно был убежден, что я гожусь для этого мира, и был доволен этим. Неудовлетворенность, злобность, чувство бесполезности, инстинктивную вражду к людям ее круга я относил к воздействию войны на мой характер и настроение духа.