Два следующих дня прошли быстро и не так уж грустно. Тони потратил много времени, уничтожая старые бумаги и распределяя большую часть своих личных вещей на три кучи: для уничтожения, для продажи и, наконец, для того, чтобы просто отдать кому-нибудь. Какое необыкновенное количество бесполезного мусора собирает вокруг себя человек! А потом надо заводить дом, чтобы было куда сложить все это, и человек приковывается к нему, как каторжник за ногу. Какое сумасшествие приобретать собственное имение «на вечные времена», когда тебе остается прожить всего каких-нибудь сорок или пятьдесят лет! Единственный смысл всякого владения имуществом в создании семьи. А кто думает серьезно о создании семьи в старом смысле этого слова, когда капитал ускользает, как вода, и стоимость всякого имения через три поколения сводится к нулю из-за наследственных пошлин? И само родительское чувство очень часто появляется просто из-за несчастной случайности, или еще хуже — из тщеславия, чтобы было о чем поговорить в клубе. Два человека должны были бы прежде до боли желать ребенка, а потом уже заводить его…
Тони больше всего понравилось то, что после обеда, в первый же вечер после их приезда, у него произошел длинный, спокойный разговор с Маргарет. Избегая всяких разногласий по денежному вопросу и всяких спорных моментов, как, например, его уход из предприятия, Тони вел с ней разговор в духе своего неотправленного письма к Джульену. Они переговорили о многом, начиная с давних дней в Париже, хотя и не дошли по-настоящему до подлинных трудностей в их взаимоотношениях. Однако Маргарет оказалась удивительно разумной и без всяких враждебных комментариев слушала его довольно запутанный отчет о самом себе и о его душевном развитии. Она даже согласилась с его осторожными замечаниями насчет упрощения образа жизни и сказала, что ей самой надоели званые вечера, в чем не было ничего особенного, потому что она побывала по крайней мере на десятке их за последние два месяца. Но хоть это все и не носило окончательного характера, все же Тони начал довольно оптимистически подумывать, что ему удастся жить, как он того хочет, и при этом сохранить главное — что бы это ни было — в своих отношениях с Маргарет.
Поэтому ему было очень неприятно, когда на следующий день неожиданно приехала Элен, полная мрачных рассказов о том, что творится «за кулисами» (ее выражение), и о всяких бедах, которые еще были в запасе. По ее словам, Уолтер очень обеспокоен положением и заработался до смерти. Смешно, подумал Тони, ведь она говорит о всех происшествиях совершенно словами Уолтера, словно перед ним какая-то отреченная шахматная задача, которую ему надо решить, а не вопрос жизни и жизней миллионов человеческих существ. Эти существа были лишь призрачными легионами, где Уолтер был Цезарем, а конгресс тред-юнионов чем-то вроде коллективного Верцингеторикса[153]. Судя по ее словам, Уолтер был одной из сил, если даже не главной «закулисной» силой. И все время помогал совету министров своей находчивостью и мудростью. Если Уолтер победит (то есть если он посодействует соглашению между горняками и владельцами), это позволит ему нацепить еще одно яркое перо на шляпу; если же — что немыслимо — он проиграет, он потеряет несколько перьев из хвоста. Таким образом, ясно, что на карту поставлены огромные ставки. Элен не могла говорить ни о чем другом; за столом она все время занимала их длинными монологами на жаргоне: «Нам сообщают из достоверных источников», — жаргоне политических шарлатанов, который чрезвычайно раздражал Тони. Маргарет считала все это