Тони решил не рисковать неизбежной простудой и надумал остаться здесь, пока ему не выстирают белья; он провел утро в чтении своих заметок и занялся довольно безотрадным пересматриванием сделанных им грубых набросков. Соглашаясь с тем фактом, что он не писатель, не рисовальщик, Тони чувствовал все же, что он может обогатить свою жизнь, записывая все, что он видел и перечувствовал. Он разрешал себе безобидную зависть к настоящим художникам. Но был рад, что ему не надо присоединяться к огромной армии претендующих на торговлю своими фальшивыми талантами. Во второй половине дня он написал несколько писем, включая и следующее к Джульену:

«Дорогой Джульен. Простите меня, что я не писал вам, но, кроме ежедневных открыток Маргарет, я не писал никому. Мне надо было отдохнуть в одиночестве, хотя, по правде говоря, бродить пешком довольно утомительно. Получением этого письма вы обязаны тому, что меня задержал здесь сильный дождь, но также отчасти и праздному желанию, чтобы вы во всяком случае увидели хоть проблеск смысла в моем безумии. Почему именно вы? Потому что я не забыл того разговора, который был у нас много лет тому назад около Корфе, когда вы были еще мальчиком. Вы помните? Это дало мне ключ к тому, что иначе только озадачило бы и раздражило меня, — я имею в виду неживое и немертвое, как мне кажется, равнодушие у вас и у других ваших сверстников. Для меня вы символ людей, которых труднее всего понять и принять, — тех, кто пришел после нас и нас отвергает. Вместе с тем я чувствую ответственность перед вами (как перед символом, так и перед личностью) и желание, чтобы вы (все вы) не были раздавлены или искалечены, как многие из нас. Но довольно об этом.

В Лондоне я огорчился, когда вы не захотели отправиться со мной в это путешествие, но теперь вижу, что было бы ошибкой, если бы я поехал не один. Мне надо было побыть в единении с самим собой, прежде чем двигаться дальше. В то же время я до сих пор испытываю разочарование от того, что наш последний разговор ни к чему особенному не привел (с разговорами так это всегда бывает), — отсюда это письмо. Тот факт, что вам пришлось бороться со всей вашей семьей, исключая одного только меня, и что вам надо продолжать бороться, чтобы жить той жизнью, которой требует ваша натура, должен заставить вас понять мою борьбу, которая, вероятно, более трудна и более основательна. У вас есть какое-то признанное убежище, а у меня — нет. Вам не больше, чем мне, интересна игра в куплю-продажу и получение барышей, но вам интересен человеческий калейдоскоп, поверхностные движения событий. Другими словами, вы любите новизну. И, поскольку вы верите в стиль, не имея его, вы, очевидно, прирожденный журналист. Держитесь за это, и пусть юриспруденция идет к черту! Зачем быть тебе палачом грешников? Но мне-то безразличны эти вещи!