— Спасибо, лучше не надо никакого!

— О, но вы должны выпить! Я собираюсь пить сайд-кар, а если вы не любите коктейля, так пейте шерри.

— Хорошо, выпью, благодарю вас.

Когда Эвелин отдала приказание лакею, Тони сказал:

— Маргарет, моя жена, просила передать вам, что она очень жалеет, что не могла приехать. Ваше приглашение было так неожиданно, знаете ли, а она уже дала кому-то обещание, которое никак нельзя было не сдержать.

— Мне тоже жаль. Я хотела посмотреть, какой такой женщине удалось подцепить вас, Тони. Я пригласила одного знакомого к обеду, чтобы нас было четверо, но он придет потом. Капитан Мартлет. Вы, разумеется, знаете капитана Мартлета из индийской армии?

— Нет, боюсь, что не знаю, — ответил Тони, который до этой минуты никогда не слышал ни звука о славе капитана Мартлета.

— Он вам очень понравится. Он великолепно вел себя на северо-западной границе. Конечно, теперь у горной артиллерии гораздо меньше дела, чтобы образумить язычников, все больше и больше применяют самолеты.

Несколько озадаченный Тони печально сидел за обедом среди развалин своей мечты. Английская Индия сделала свое дело в совершенстве, и не осталось никакого намека на ту Эвелин, которую Тони знал когда-то. Тони думал об ее девичьем теле, свежем и трепетном, как заря, открывающаяся навстречу юному и радостному миру, и скорбел при мысли о том, что мужчина делает из женщины. Почти все, что говорила эта Эвелин, коробило Тони, как фальшивые слова из роли, которую так долго и старательно разыгрывали, что она, наконец, совершенно вытеснила живого человека. И теперь существовало только то, что подменило этого живого человека. Мысли Эвелин, ее чувства, даже ее внешность были мыслями, чувствами и внешностью провинциалки, которая настолько не сознает своей отсталости, что даже считает себя весьма передовой. Во всем этом не было непосредственности настоящего, глубоко укоренившегося провинциализма, который может быть неподдельным и искренним, это был просто привкус загнившей метрополии.

Тони с отчаянием думал, как он будет поддерживать разговор за обедом, но оказалось, что ему незачем было беспокоиться об этом. Эвелин превратилась в одну из тех женщин, которые гордятся тем, что они хорошие хозяйки, и поэтому берут на себя девять десятых всего разговора, удовлетворяясь лишь получением в ответ одних вежливых, хотя и неискренних замечаний и изъявлений согласия. Эвелин говорила об Индии и Англии, развязно осуждая политику правительства, о спорте и развлечениях на Британских островах; о колебаниях цен на фондовой бирже; об имперской торговой политике; о преимуществах и недостатках различных систем автомобилей и об абсолютной необходимости хорошо проводить время, пока ты не состарилась. Пока она держалась этих тем, Тони было сравнительно легко, ибо благодаря знакомству с ее прототипами он знал, чего ему ожидать. Трудности начались, когда Эвелин переключилась на искусство. Тони принужден был сознаться, что он не видал ни одной из перечисленных Эвелин пьес, что он редко ходит в ночные клубы, что он никогда не играет в бридж, что он не член ни одного клуба, не слушает радио и никогда не слыхал о тех романистах, которыми, по-видимому, она восхищается.