Чем больше он думал об Эвелин, тем глубже убеждался в том, что было бы чрезвычайно ошибочным, было бы какой-то профанацией пытаться восстановить их близость времен Вайнхауза. Неполная в одном смысле, она была полной как переживание. Не оставалось ничего не выполненного. Не было ощущения, что он сбит с толку и ограблен, как это было бы… Теперь он очень сожалел, что согласился повидаться с Эвелин. И был уже почти готов позвонить в отель и сказать, что он не может прийти. Но это было бы слишком грубо. Тони утешил себя мыслью, что они спокойно поговорят за обедом, понимая друг друга без необходимости прямых высказываний, и что Эвелин увидит, как что-то от ее свойства всегда продолжало жить в нем. Если она сохранила что-нибудь от этого свойства, она поймет, что почтительная нежность гораздо более драгоценна, чем любые грубые попытки ухаживания, которые непременно приведут к позорной неудаче. А если нет…

* * *

Придя в отель, Тони с удивлением услышал, как псевдодворецкий сказал, передавая его лакею: «Апартамент номер три». «Апартамент» звучало зловеще и походило на англо-индийскую претенциозность. Тони провели в комнату, где за большой безобразной решеткой горел огонь в камине. Там были тяжелые репсовые занавески и обои в стиле короля Эдуарда, а почти в центре комнаты стоял стол, аккуратно накрытый для обеда на двоих. Лакей сказал:

— Миссис Морсхэд сейчас придет, сэр, — и ушел. Тони подошел к камину, у которого стояли большое кресло и другой столик — весьма убогая имитация великолепных флорентийских столов, выложенных узором из цветного камня. На столике валялось рукоделие и два-три романа, но внимание Тони было сейчас же привлечено к трем фотографиям в рамках: одна изображала пожилого человека в белом тропическом костюме и с пробковым шлемом в руке, а другие — двух мальчиков в итонских воротниках и школьных шапочках. В старшем мальчике не было ничего особенного, но Тони показалось, что он видит что-то от грации Эвелин в несколько задумчивом выражении лица младшего мальчика. Тони взял фотографию в руки, чтобы рассмотреть поближе. Да, было нечто, напоминавшее ему ту стройную девушку, которую он знал. Тони так задумался, что не слышал, как открылась дверь. Он вздрогнул, когда чей-то звонкий, высокий голос, в котором звучали довольно повелительные нотки, произнес:

— Так вы разглядываете мои сокровища, не так ли?

Тони торопливо поставил рамку и пошел навстречу Эвелин со словами:

— Прошу прощения, Эвелин. Ну, как вы поживаете?

Они обменялись рукопожатием, и Эвелин посмотрела на него так пристально и испытующе, что Тони почувствовал себя неловко.