— Что же это было?

— Нечто такое, чего я никогда не испытывал раньше, странное стремление к тебе и к тому, что превосходит тебя. Это ощущение часто посещало меня в эти недели, и оно меня снова охватило сегодня вечером, с такой силой, что я должен был заговорить о ритме в нашей крови.

Ката не ответила, но перестала гладить его голову и обняла за плечи.

— Я, кажется, хочу просить тебя об одной вещи, — сказал он на ее молчание. — Просить тебя о том, что кажется мне столь прекрасным. Это не должно свершиться сейчас, ни даже в этом году или в следующем. Вообще не надо этого, если ты не хочешь.

Он почувствовал, как ее руки внезапно впились в его плечи, и подумал, что она угадала его желание и разделяет его. Но он не взглянул на нее и продолжал:

— Нет, этого не нужно совсем, если ты не хочешь. Помни это. Его не должно быть, пока ты не станешь желать того же еще сильнее, чем я желаю.

— Что же это? — спросила Ката быстрым, задыхающимся голосом.

— И если это произойдет, то пусть оно произойдет в этой же комнате. О Ката, ты помнишь, что ты сказала, когда я первый раз пришел сюда к тебе? Ты должна это помнить. Но ты и не подозреваешь, как глубоко я был тронут, как был тронут даже незрелый мальчик тех дней, когда ты сказала так прекрасно и просто: «Хочешь ли ты дать мне ребенка этой ночью?»

Он ждал, что она ответит ему, но она ничего не сказала, только ее руки сжимали его все крепче и крепче, и она все нагибалась вперед, пока ее лицо не прижалось к его плечу и ее густые черные волосы не легли ему на щеку.

— Ката! Что такое? О моя дорогая, я причинил тебе боль? Ах, зачем я заговорил об этом!

Она подняла голову и отклонилась от него, и его встревоженный взор встретился с ее глазами. К своему ужасу, он увидел, что печаль и страх, исчезнувшие, как он думал, навсегда, вернулись к ней.

— О Ката! Что я сделал? Я нечаянно ранил мою любимую?

— Ты ни о чем не знал, Тони, и ты был вправе говорить. Это я ранила самое себя. Погляди мне в глаза, Тони. Когда я исповедовалась тебе, я не решалась встретить твой взгляд. Теперь ты сделал меня достаточно сильной, чтобы вынести твое горе, даже твой гнев.

Он хотел протестовать, но она не дала ему говорить.

— Я исповедалась тебе в то утро, но моя исповедь была неполной. О Тони, поверь мне, это был не обман, это не был расчет. Я забыла. И я забыла потому, что была так напряженно счастлива, мне стало так легко, меня так затопила твоя нежность ко мне, твое великодушие. Верь мне, — скажи, ты веришь мне?

— Я усомнился бы скорее в себе, чем в тебе, Ката. Я пошел бы в огонь, если бы ты сказала, что он не обожжет. Твоему слову я поверил бы, даже если бы весь мир твердил обратное. Но, Ката, Ката, не мучься, не надо. Забудь о моей просьбе. Забудь, забудь! Как бы я хотел, чтобы моих слов не было!