— Пусти! — подошел к Кутню Платон.

Взгляд Гайворона не сулил ничего доброго, и Кутень выпустил Стешкину руку.

— Ну, обожди, придешь домой! Я тебе покажу любовничков! И ты, Гайворон, еще вспомнишь меня! Вспомнишь!

Кутень бросил уничтожающий взгляд на Стешку и вышел, хлопнув дверью так, что вздрогнула хата.

— Вот мы вместе и пойдем. До свидания, — сказал Платон и тоже вышел.

…Для Наталки приезд родителей был неожиданным. Наверное, их вызвал Платон. Наталка знала, чем может все это кончиться. Родители заберут ее домой, положат в клинику, и кто знает, когда она сможет вернуться сюда. Да и вернется ли… Только в памяти останутся Платон, Сосенка, Васько и голубая тележка, что возила ее к людям. Мало, очень мало сделала для них Наталка, но люди верили, что она хотела сделать для них многое…

Теперь на голубой тележке ездил к людям Васько. Как-то Наталка сказала ему:

— Я хочу, чтобы ты всю жизнь был на голубой тележке…

— А если я летчиком стану или… художником? — Васько не понял, о чем говорила Наталка.

По предположению Платона, Нарбутовы должны были приехать сегодня под вечер, и он, управившись в поле с делами, спешил домой.

Платон тихонько зашел в комнату к Наташе. Она спала, свернувшись калачиком. Платон сел возле кровати и украдкой посматривал на нее: вспомнил, как мать когда-то говорила ему, что нельзя смотреть на спящего, а то проснется.

Возвратился Нарбутов, и Ольга Аркадьевна позвала Платона.

— Идем покурим, — предложил Михаил Константинович.

Они вышли в сад. Под ногами шелестели опавшие желтые листья, холодный ветер свистел в голых ветках.

— Нам надо откровенно поговорить, Платон. — Нарбутов сел на лавочку и поднял воротник шинели. — Завтра мы заберем Наташу домой. Что будем делать дальше — решат врачи. Здесь ее оставлять нельзя. Я понимаю, как это тяжело для тебя и для нее, но другого выхода нет. Наташа должна быть под постоянным надзором врачей… Мы много думали с Ольгой о тебе и Наталке. Единственный выход в этом положении — тебе и Ваську переехать к нам.

— Да, сейчас это единственный выход, — согласился Платон, — но…

— Я знаю, что ты скажешь, — перебил Нарбутов, — и понимаю, что тебе нелегко оставить село, эту землю, которая уже орошена твоим потом. И слава о тебе, Платон, отсюда пошла…

— Какая там слава, Михаил Константинович… Работал, как и все, а раздули на всю Украину… Такую славу только один человек у нас заслужил: Нечипор Сноп… А мы, — махнул рукой, — так, школяры по сравнению с ним… У меня лицо было побрито, вот меня и сфотографировали первым, а его нет.