Дядя Фрэнк покачал головой.

— У тебя поэтическое восприятие мира, ты знаешь об этом, Силвэниес?

При этом замечании дяди Фрэнка Силвэниес улыбнулся.

— Дорогой Фрэнк! Скажите нам, чувствуете ли вы сегодня, что стали мудрее? Сегодня вы стали старше. Неужели это принесло вам еще и дар ясновидения?

Дядя Фрэнк неотрывно смотрел на огонь, и его подбородок задумчиво опустился. Весь день он был тихим, слонялся по дому в одежде, еще более черной, чем обычно, рассеянно просматривал специальный праздничный выпуск «Роскошной жизни», на обложке которого красовались снегомобили-амфибии и круизные яхты. Тетя Бесс сказала, что он никогда не любил свои дни рождения, потому что они напоминали ему о смерти и о состоянии, которого он так и не сделал.

— Пенни за твою мысль![12] — сказал Силвэниес.

Дядя Фрэнк ухмыльнулся:

— Больше ты заплатить не сможешь!

Силвэниес рассмеялся:

— Фрэнк всегда думает о деньгах. Даже в свой пятьдесят пятый день рождения.

— В пятидесятый, — поправил его дядя Фрэнк.

— Ну да, конечно, — согласился Силвэниес. — Я же забыл о твоем уникальном способе исчисления времени. — Он отпил вина.

Морис перевернул страницу журнала.

— Я помню день, когда мне исполнилось пятьдесят три года. Помню так, как будто это было вчера. Пусть это будет уроком для тебя, Тедди. Время летит, поэтому наслаждайся, пока можешь.

— Тебе бы поздравительные открытки писать, — заметил дядя Фрэнк.

— Кстати, о писательской деятельности: как идет твоя книга? В последнее время я не часто видел тебя пишущим.

Дядя Фрэнк пожал плечами:

— Медленно идет.

— У тебя застой?

— Что?