— Ишь ты, автомобиль, а Сивка-то не объезженный, не понес бы.

Старик оборачивается и, сунув ему в руки крест, мелкой трусцой бежит навстречу машине. Бабы выходят на обочину и смотрят, как машина останавливается, из кабины кто-то вылезает, идет назад, открывает дверцы и оттуда выпрыгивает парень в арестантской одежде. С минуту он стоит неподвижно, потом стягивает с головы шапчонку и неловко бежит навстречу шествию. За его спиной появляется охранник в синем мундире, он тоже тяжело рысит вслед за парнем по дороге. Винтовка прыгает у него за спиной, он снимает ее и бежит, держа за ствол правой рукой. Бабы пятятся, а когда парень подбегает, расступаются, открывая бричку. Парень отталкивает возницу и, вскочив на подножку, припадает к гробу.

— Мама, мама! — Обхватив обеими руками переднюю часть гроба, он с силой тянет его к себе. Гроб наклоняется, падают венки.

— Фрапчик, не надо, — кричит возница и, цепляясь за крест, бежит к парню. — Франчик…

Парень отходит от брички и стоит, опустив руки. Арестантская шапчонка выскальзывает у него из рук.

— Гроб открыть надо, — произносит кто-то из женщин.

— Откройте, — просит парень.

Возница с жандармом осторожно снимают гроб, старик снова достает молоток и начинает поддевать крышку. Один гвоздь не пускает, старик вынимает из кармана платок, становится на одно колено, тужится, кряхтит.

— Готово, — говорит он.

Возница и стражник осторожно снимают крышку и кладут рядом. Парень в арестантской форме крестится и падает на колени.

— Мама, — шепчет он и целует сложенные руки покойницы с зажатыми в них четками. Беззвучно шевеля губами, всматривается в ее лицо.

Старик достает из кармана часы, подбрасывает их на ладони, посматривая на циферблат, громко щелкает ногтем по стеклу.

— Пора, пора, — шепчет он вознице.

Парень поднимается, смотрит на людей невидящими глазами, снова падает на колени, осторожно поправляет на матери сползший чепец.

Возница со стражником торопливо накрывают гроб крышкой, старик, спеша и сбивая себе пальцы, заколачивает гвозди. Похоронное шествие двигается снова. Братья идут у самых колес брички, в шаге за ними бредет жандарм.

— Что мама? — шепотом спрашивает старший.

— Умирали легко. До конца все помнили. А когда уже отходили, наказали, чтобы ты был на похоронах. Потому я не велел забивать крышку, да Ясюк говорил, что надо, вот мы и поехали.

— Как с хозяйством?

— При ксендзе мама отписали все мне, — говорит меньшой и смотрит на брата. — Сказали, что тебе не оставляет, чтобы той ничего не досталось…

— Так сказали?