«Дочь моя! Коль не пожелала себя переломить, потянулась сердцем к Дугару, то не теряй его тогда и живи с ним большой любовью. Это тебе мое отцовское слово. Счастье девушек всегда на чужбине. Мать не против. Твой баабай».
«Дочь моя! Коль не пожелала себя переломить, потянулась сердцем к Дугару, то не теряй его тогда и живи с ним большой любовью. Это тебе мое отцовское слово. Счастье девушек всегда на чужбине. Мать не против.
Твой баабай».«Твой! — Халзан с презрением плечами передернул. — Даже белогрудую сучку увезли, а ее, дочь, бросили… Вот народ, вот перекати-поле!»
Выключил он свет, плотно затворил дверь — пошел к себе. Разбудил жену:
— Удрали… паразиты!
— Кто? — непонимающе — со сна — таращила та глаза.
— Митрохины.
— Неужто?.. Днем к ним машина приезжала…
— Две.
— За хряком, думала. Она, Митрошиха, неделю назад говорила: продаем… Что — совсем пусто?
— Только вещи Маргу.
— И эта, погоди, уедет, — зевая, промолвила Мани. — Скажется порода. Сколько таких…
Халзан метался по комнате — никак успокоиться не мог:
— Даже с нами, с соседями, не простились… а? А если наш Дугар женится на Маргу, она его тоже куда-нибудь заманит… Скитаться будут!
— Ложись, отец. Уехали — и уехали! Они как цыгане, у них свое, а нам завтра работать…
— Ты спи, а я в Халюту.
— Это зачем?
— Николай с колхозом не рассчитался, по закону не уволился — надобно председателю доложить. Чего доброго, Мэтэп Урбанович нас еще обвинит: жили, мол, по соседству, а знать не дали, укрыли… Старший скотник, а молодняк свой никому не сдал! Это как? А вдруг большая недостача? Ищи ветра в поле, да? Нельзя, придется к председателю, сейчас же…
Он опять выскочил наружу, поймал на лужке своего стреноженного коня, заседлал его… Когда рысил в Халюту, надеялся повстречать Дугара и Маргу, но их, несмотря на поздний час, не было на дороге: или оставались еще на танцульках, или проводили время где-нибудь — вдали от чужих глаз — вдвоем. Дело молодое, юность раз и жизни, известно, бывает.