Он стал так благодарить за дружбу и так жалеть, что мы не можем быть у него в гостях, что доставил Юсуфу истинное удовольствие.

Мы расстались с горцем, который бодро погнал своего задрипанного коня в гору, а сами вернулись на дорогу к мосту.

— Я хотел, знаешь, наказать его — поехать к нему, но потом подумал: зачем обижать человека, ставить в дурацкое положение? И так ему невесело живется, одни лохмотья. А дома пусто. А теперь он едет веселый, дома расскажет, как с нами странствовал, как кутил, — врать будет три дня. И ему хорошо, и тем, кто слушает, интересно…

Мы были уже в стране лаков, которых не помню кто назвал гасконцами Дагестана. В ней много гор, мало пастбищ. Лакские пастухи должны были уходить далеко от своих мест, чтобы найти прокорм своим отарам овец. В дореволюционные времена лаки в большинстве уходили в города и особенно в Баку, чтобы найти заработок. Пестрота профессий, которыми занимались местные жители, была необычайной: от канатоходцев и силачей до сапожников, от лудильщиков до суконщиков, от кузнецов до ювелиров.

За Хосреком нас нагнал необычный всадник. Мы видели его в Катрухе, но он остался там и только сейчас, нагнав нас, решил продолжать путь с нами. Это был ашуг, называвший себя Искандером. «Человек поэтической и несчастной жизни», — так отрекомендовался он нам в Катрухе.

— Поэт родится и умирает несчастным, — сказал он. — Если он не сумеет преодолевать несчастья, он недостоин именоваться ашугом. Я рано начал слагать песни, как все ашуги, я состязался с другими в молодости и отбирал от них кумузы. Они бежали с позором с этих состязаний. Я жил хорошо, не буду скрывать. Меня знали даже в Азербайджане. Я немолодой человек, но песня не стареет. Я могу повеселить молодых, дым коромыслом будет, я разбужу молодое чувство в старых, кровь заиграет, как спою им, я утешаю старцев старинными песнями, где сражаются и умирают удалые люди старых времен. Я все могу. Я могу рассказать такой анекдот, что мертвый встанет на минутку. Но это все, конечно, сегодня не так, как было. Что я сейчас? Кто я сейчас? Я бродяга, вот лошадь, вот бурка, вот кумуз, вот пустой хурджин, и только сердце и память полны песен. Я уезжал по делам в Азербайджан. Вернулся — все отобрали, дом отобрали, лучшую лошадь увели, жена умерла. Говорят, ты кулак, меня раскулачили. Стада нет, лошадей нет, дома нет. Что делать? Я взял дочерей, отвез их тетке в Кубу и стал бродягой. Люди не верят — смеются: ашуг Искандер попал в кулаки. Искал объяснений. Говорят: богач, кулак! Делиться надо с народом тем, что нажил. А! Я — бродяга. Плох ашуг, который не стал выше несчастья. Еду в Кази-Кумух, сказали: видели, там на базаре продают мою любимую лошадь. Поеду за ней… А по дороге разве нет людей, нет аулов, разве не любят песни? Всюду будет ничего, ашуг Искандер не пропадет…