Те опешили. И тогда на Христа бросились ошеломлённые было монахи. Схватили за пояс, сорвали его...

«Па iм (каплану) другі мнішы, адумеўшыся, прыпадуць пояс на iм абарваць, мнімаючы, бы пенязі клаў за кашулю занадта, але ад тамтоля толькі камыкі павыпадалі, а пенязі ся ў распоры, за падшыўкаю сукні засталі. Мніхі, здумешыся... думаючы, бы пенязі ў каменне ся абярнулі справаю дыявальскаю, пачалі заклінаць каменне i малітвы над нім модліць i пcaлмi спяваць, абы ся знову ў пер­шую форму сваю абярнулі».

...На пол действительно высыпались камешки. И все остолбенели.

А потом начался шабаш и содом: стоны, плач, дикое завывание от ужаса, выкрики. Едва не истерические голоса на верхних нотах выкрикивали псалмы.

— Нечестивые не пребудут пред очами Твоими: Ты ненавидишь всех, делающих беззаконие.

Кто-то рыдал:

— Ибо нет в устах их истины... Осуди их, Боже, да падут они от замыслов своих; по множеству нечестия их, отвергни их, ибо они возмутились против тебя.

Ещё один горланил, как испуганный змеёю бык:

— Сокруши мышцу нечестивому и злому, так что­бы искать и не найти его нечестия.

Христос стоял над этим столпотворением и улыбал­ся. Сейчас он презирал лишь этих.

Музыка изменилась. Кто-то, видимо, разуверился в псалмах и начал заклинать, как тёмные его родители:

— Чёрт Саул, чёрт Колдун — поступитесь. Господь наш Перун, Иисус наш милостивейший, Велес, скотий бог и Влас святой, рассейте, обрушьте подкопы, сделайте, чтобы камни в первую форму свою обернулись.

После этой дикой какофонии свалилась внезапная тишина. Мних склонился над камешками и осторожно, как жар, потрогал их:

— Н-не помогло.

Лица были растеряны и разочарованы. И тогда мних поднял евангелие, псалтирь и заклинательную книгу и шваркнул их о пол:

— Если такого дьявола не видели — идите с ним ко всем чертям!

«...але калі тое каменю нічога не памагло, мніх кнігі свае заклінальныі, разгневаўшыся, кінуў аб зямлю, мовечы: ежасмы такога дыявала не бачылі, пойдзеце там з нix да ўcix д'яблаў».

Громко, страшно грохнулись о каменные плиты тяжёлые тома в коже, дереве и золоте. Якуб Алфеев за­крыл глаза.

Ему показалось: ударил гром небесный и дьявол, дико захохотав, явился в огне, схватил книги под мышки, вонявшие потом, серой и обожжённым грешниками, совершил непристойное движение в сопровождении такого же звука и громоподобно взлетел.

Он поднял ресницы и понял, что это катятся по ступеням, убегают монахи. Книги по-прежнему лежали на полу.