Брат Альбин потерял себя, но не мысль. Мысль кипела, хлестала, убивала, жалила, жгла.

— И это священнослужитель, — возмутился Лотр. — Ругается, как пьяный наёмник!

— Я в корчме, поэтому и ругаюсь, — Альбин-Рагвал потрясал руками в воздухе. — Я в корчме, имя которой — вы. У вас оружие, «велья», каменные мешки и костер. Чем ты пробьёшь эту мертвечину тьмы, чем зажжёшь огонь в этих тупых глазах? У вас оружие! У меня только слово моё! Понятное люду, иногда грубое, иногда даже похабное. Но мы посмотрим, чьё оружие сильнее! Боже, есть ли где-то в мире твердь, на которой вас нет? Если нет такой тверди — очистим от вас свою!

Лотр не удержался:

— Слышали? Он говорит об иных твердях. Неда­ром он вспоминал Вергилия [14]. Вергилия, которого осудил папа Захарий. Того, о котором папа писал, что он утверждает, словно есть иные солнца, кроме наших, и которого за это надо предать всем мукам, придуманным людьми, а потом бросить в самое чёрное подземелье. Ты этого хочешь, мних?!

— Зачеркните земли, которые открыл Колумб, — саркастически ответил брат Альбин. — А эту вот тяжёлую золотую цепь, которая стоит трёх деревень и сделана из золота, привезённого оттуда, бросьте в болото.

Лотр немного пришел в замешательство:

— Что до чего?

— Это золото оттуда? Светлое, мягкое? Выбросьте цепь, говорю вам!

— Почему?!

— Её не существует, как не существует тех земель! Стало быть, это подарок дьявола, рука его.

— Что до чего, спрашиваю я тебя?!

Брат Альбин Криштофич отступил:

— Папа Захарий призывал истязать и убить Верги­лия за то, что тот, — голос францисканца гремел и че­канил слова, — имел наглость утверждать, будто на земле существуют неизвестные страны и люди, а во вселенной — луны и солнца, подобные на­шим. И вот ты поверх креста носишь цепь, подаренную дьяволом, цепь из земли, которой не было и не может быть. Так как всё это померещилось Колумбу, потому что не может мореход знать больше папы, видеть то, чего нету, быть прав там, где не прав наместник Бога, да еще привозить оттуда несуществующие вещи... Сбрось свою цепь. Сатана!

Лотр покачнулся. Глаза отовсюду смотрели на него. Страшные глаза. Впервые он видел глаза, которые смо­трели насквозь. И лица были необыкновенны. Такие он видел у тех, в стороне, и ещё... однажды... а может, и не однажды... у того, который подходил к стенам. И, впро­чем, он хрипло выговорил:

— Эти знания — они не от Бога, мних. Надо быть скромнее и в знаниях. Блаженны простые духом...

— Брешешь, — со страшной усмешкою воскликнул Криштофич. — У нас сейчас блаженны ночные громилы, торговцы женским достоинством, ханжи, убийцы, отра­вители чистых, пьяные палачи, затемнители, душители правды. Блаженны продажные... Знаю: каждое моё слово — нож мне в спину из-за угла, что в вашем обычае, что не раз и не два бывало. Но мой человеческий ужас не заставит меня молчать, ибо я человек, ибо гнев мой сильнее боязни.