Протянул руку и дотронулся до её волос:

— Нет вины. Ни твоей, ни моей и ничьей иной. Они опутали тут всё. И всё держали под топором. И всем на этой земле сломали жизнь. И изувечили ложью тебя.

Помолчал. Горела в небе, прямо над их дорогою, впере­ди, звезда. То белая, то синяя, то радужная. Шли к ней кони.

— Не знаю, — тихо отозвался он. — Иногда мне ка­жется, что все они — шпионы и доносчики... откуда-то ещё. Такие они... бесчеловечные.

— Это я уговорила тебя пойти, если ты мог и... за глотку.

— Не хочется мне что-то никого... за глотку.

— Убей меня, — тихо попросила она. — Пожалуй­ста, убей меня.

— Зачем? Я ведь сказал, я понял недавно: ни на ком простом на этой земле нет вины. Поэтому я и здесь.

— Что же мне теперь делать? — почти прошептала она. — Не знаю. Да и разве не всё равно? Может, Ратма? Может, ещё кто-то? Никого нет. Распятий этих натыкано на дороге... Вон ещё одно... Боже, это ведь как судьба. Ты, стало быть, туда? Царство Божие устанавливать?

— Попробую, — глухо подтвердил он.

— И за нею?

— Если она жива — и за нею.

— Ослеплённый, — прищурила она глаза. — Свя­той дурень. Юрась, ты что, вот этого захотел? — она по­казала на распятие. — Дыбы? Плахи? Ты знаешь, чем это заканчивается?

— Знаю. Но не пойду. В первый раз вижу, чего они достойны. Верят во что-то лучшее, чем сами они сегодня. Не могу обмануть эту веру.

— Пропадешь. Её не отдадут. И царствия твоего не будет.

— Да.

— И идешь бескрылый, безоружный, как мотылёк на огонь.

— На огонь.

— И на смерть. И царствия твоего не будет.

— Надо ведь кому-нибудь попробовать. В первый раз попробовать. Ради них — стоит.