— Ну, мы так пойдем. Мытарем оно поспокойнее. Я ещё чудес хотел, дурак. Прости нам долги наши. Сро­ду мы не платили их. — И внезапно крупные жестокие морщины у рта сложились в алчную, просительно-на­глую усмешку. — Только... евангелие бы своё пускай Иуда нам отдал.

— Ты ведь безграмотный, — завопил Раввуни.

— Маловажно. А я евангелист. Мы вот с Иоанном его поделим, подчистим, где опасно, и хорошо. А Иуде евангелия нельзя. Не заведено.

Раввуни показал ему шиш.

У Иоанна Алфеева часто и независимо от него изменя­лось настроение. Вот и тут ему вдруг жалко стало Христа.

— А я бы с тобою, Боже, пошел. Только чтобы без оружия этого. Мы бы с тобой удалились от мира да ду­ховные вирши писали.

— Не прячься в башню из слоновой кости, — воз­разил Христос. — Поскорее найдут.

Всем было неловко. И, видимо, чтобы прервать эту неловкость, все начали высказывать свои недовольства, плохие пророчества на будущее. Поднялся шум, потом галдёж. Матей лез к Иуде и кричал что-то малопонятное бестолково-страстным голосом. Тот вопил в ответ. Ругались и горланили остальные.

От событий сегодняшнего дня и этого крика Братчик едва не сходил с ума. Встал над столом:

— Молчите!

Затрясся от удара кулаком стол. И тогда Фома, в вос­торге, что можно показать себя, с лязганьем выдернул меч и рубанул им по столешнице. Стол развалился пополам. Стало тихо и темно. Раввуни нашарил свечу, вы­бил огнивом искру, зажёг.

Апостолы, стеснившись, смотрели на Христа.

— Вот что, — произнес он. — Я это не для себя. Нужны вы мне слишком. Я это для вас, святые души. Вре­дили — замаливайте грехи. Кто пойдет отсюда — отдам мужикам. Вот как.

— Вот как, — поддержал Тумаш.

— Вот как,— повторил Раввуни.

Апостолы виновато, как побитые, переглянулись.

— Да что,— начал Сымон. — И мне не терпится в Городню войти. Посмотреть, как там, кони там какие, я уж было и отучился...

— Да и правда, — согласился Петро. — Бросить на пороге...

— Эно... Грех.

— Кто шаг сделает — того я мечом,— пригрозил Фома.