— Тебе таки это надо знать, если уж Христа продать собрался.

Кое-кто в железных рядах опустил голову. Леввей совершил то, что переполнило чашу терпения. Он протянул руку, и на ладони его неизвестно откуда появился зайчонок. Апостол опустил его, и он рванул вдоль поля — спасаться.

— Вот! Займите у него мужества!

Корнила взревел и подал знак. Войско спустилось в широкую лощину. Сочно зашлёпало под копытами коней. Перед железными лежало большое поле, и по нему скакали к войску два всадника в лёгких кольчугах с пластинами и наплечниками: Братчик и Фома.

— Гей! Гей! Давай двоих на поединок.

Корнила крякнул, глянул на сотника Пархвера.

— А?

Пархвер кивнул головою.

Братчик на белом коне и с лёгким мечом да Фома на рыжем вертелись перед ними, дразнили. Ждать долго не пришлось. Навстречу им помчались Корнила и на грузном битюге богатырь Пархвер. Конь Корнилы был воро­ной, а Пархвера — вороной с белыми полосами, гривою и хвостом.

Угрожающе были нацелены копья, вопила и коло­тилась под копытами земля. Всадники мчались, тяжёлые и страшные, как бронтозавры, на конях, закованных в сталь. Братчик увидел, что конские ноги выше бабок в чулках грязи, подморгнул Тумашу.

— Пускай постоят остальные, пока мы тут биться будем.

Ярильщики поспешно ретировались, и никто их за это не осуждал. Они своё сделали, пришёл черёд более серьёзному делу.

Горы железа летели на мужицких бойцов, и в рядах защитников города триумфально завыли, закричали. Ясно было — конец. В одном Пархвере сажень и шесть дюймов. И тут произошло неожиданное. Когда железные были уж совсем близко, Тумаш и Христос поставили коней на дыбы, повернули их в воздухе и шенкелями заставили сделать прыжок в стороны. Две горы с разлёта промчались мимо них. Юрась умудрился догнать Корнилу и плазом меча лязгнуть по его железной заднице. Загудело. Захохотало мужицкое войско. Разозлённый Корнила попробовал сделать то, что не позволялось и что было ошибкою: через плечо, как обрешетиной, огреть противника копьём. Юрась перехватил его и, вырвав, бросил на землю.

Корнила схватился за меч. Теперь богатырь не имел преимущества расстояния и веса, как тогда, когда имел копьё. Теперь он был в проигрышном состоянии: мечи были одинаковой длины, а враг был более подвижен. Оставалось надеяться на непробиваемый миланский панцирь.

Две пары вояк сражались среди поля, и тысячи глаз смотрели на них.

— Ну-ка, ну-ка, — раззадоривал Фома. — Дав-вай, собачья кость. Где тебе!.. Мы... от Всеслава.

— Я сам... от Всеслава, — хрюкал Пархвер.

— От хорька ты, а не от Всеслава. От хоря и свиньи.