Фома похолодел. Разговор начинал смердеть ересью, а — из-за неё — костром. Среди гуляк могли быть шпики. Он живо представил, как подъезжает под дверь трактира «корзина для спаржи» и как его волокут туда, взяв под белы руки, два здоровяка в одинаковых плащах.
— Э-это почему?
— А ты мне налить забыл. Г-гы! Что, хорошо я пошутил?
— Тьфу! Чтобы с тобою вовек так шутили... Ну, так за то, что папа всё может. — Лёгкий туманец хмеля от этой шутки выветрился из головы Фомы.
— Но и папа не всё может, — заупрямился монах.
— Как это не всё?
— А так. Папа, как и церковь, милосерден должен быть. Осудить он может. А исполнить приговор — дудки. И кардинал так. Для исполнения приговора мирянам дело передают.
— Брешешь!
— Я тебе брехну. Вот тут, — монах похлопал по пеналу, — дело антихриста. Несу, чтобы войт подпись поставил. Костёр. «Без пролития».
— А если не поставит?
— Почему же это он не поставит? Умрёт разве ибо уедет.
— A-а. Объяснил ты мне. Хорошо. Так давай за милосердие папы, за то, что и он не может.
Выпили. Подзакусили подсоленными ядрами орехов. Монах начал что-то рассказывать. Это был интересный, содержательный, длинный рассказ. Жаль только, что Фома почти ничего в нём не понял.
— Идувойту делу... Сколькожно сидеть?.. Важндело... Делверы... Антихриста — судить!.. Безпроликрви... Ад... Голокрик! Дьячерти! Черьяволы!.. Сидеть — ни-ни, спешу. Долбыть послушанными, вот, ибо мы монахи. М-мы, братец!.. Спацелую. Пойду.
Он встал и, качаясь, пошёл к двери. Фома рассчитался и, стоя в двери, смотрел, как идёт монах... Так Роскош узнал, какая судьба ожидает Христа.
...Доминиканец пришёл к дому Жабы только часа через полтора, немного, видимо, протрезвев по дороге, потому что подошёл к привратнику довольно ровно и, протягивая ковчег-пенал, властно бросил из-под капюшона:
— От святой службы к войту. Приложить руку.
Его пропустили. Жаба сидел возле неизменного корыта, и фигурки уже были расставлены на дне. Почтительный деятель занимался своей излюбленной игрой.
— Что передаёт святая служба?
— Окажите любезность приложить руку.