Криштофич ужасно боялся его и всё же любовался им. Резкое в скулах, прелестное человеческое лицо. Мальчик породил свою мысль. Мальчик не испугался восстать, — стыд ему, Криштофичу, бросить его на новом пути. Что ему до Бога, если рядом есть вот этот, самый дорогой ему человек? И всё же Альбин сказал:

— Брось о смерти. Ты будешь жить долго. Будешь великим учёным. Будешь славой Городни, славой Беларуси, славой Литвы.

— «Не знаю, каким я учёным был, — так прикажу я записать на камне. — Но я был богоборец. Ибо тела не будет и души не будет, но доброта, но дела, но сердца людей не перестанут быть. Один человек научил меня этому. Не был он Богом, но не было среди всех ложных богов подобного ему».

Голос его срывался от волнения.

— «И я всей жизнью... Всей смертью своей... И не боясь её... передавал вам его ненависть и любовь, бело­русские и все другие люди. Смерти не боясь, передавал вам... благо».

Огонь скакал по лицу Бекеша. А поодаль утихал, за­мирал лязг мечей.

Глава LXII и последняя

ПОСЕВ

Людская жёсткость, злобные желанья

Не смогут нападеньем непрестанным

Глаза мне чёрной заслонить завесой

И спрятать солнца ясное сиянье.

Дж. Бруно

Уже несколько дней все они жили на хуторе Фаустины. Жили и радовались солнцу, безграничным нивам, пе­ресечённым кое-где гривками лесов, тенистому саду и ста­рому тёплому дому под многолетней толстой крышей.