...В тот день, подготовив всё к посеву, сидели они все вместе около кладбища. Крыша часовни немного про­села, склонённый деревянный куполок словно кланялся речушке под горой, спокойным безымянным могилам, прозрачному осеннему воздуху и далёким деревьям, пы­лавшим на пригорках.

Эта была хорошая, настоящая жизнь! И потому, что скоро они должны были оставить здесь троих людей и, возможно, никогда больше не увидеть их, в сердцам го­рела грустная любовь к ним, ко всем друзьям, сидевшим тут, ко всем на свете добрым людям.

Христос сжимал в ладони комок земли:

— Они правильно делали, когда уходили. Сеять действительно давно надо.

Кудрявился вокруг часовни солнечный шиповник, расшитый лакированными оранжевыми и красными ягодами. Солнце прошло зенит и начинало изрядно клониться к закату.

— Эх, — вздохнул Фома, — вот поработаем хорошо, сядем ночью ужинать. Под яблонькой, под звёздами... Тут бы самый смак выпить... И корчма невдалеке... Выпить да яблочком, прямо с ветки, закусить.

— Вишь, сластёна, — отметил Христос. — Вишь, лакомка. Сахар губа чует. А вот я вас спрошу, пока деньги не выкопаем, на какие такие доходы вы, благородный рыцарь, выпивать будете? Как один друг говорил: «В водке рыло искупав, Фома-шляхтич задремал».

— Сам знаю, — грустно согласился Фома. — А хо­рошо было бы — задремать не задремать, а хоть бы рыло искупать.

— Ну, — отозвался Иуда, — так в чём, я спрашиваю, трудность?

— Деньги, — объяснил Христос. — Не понимаешь?

— От, глупые головы, — не унимался Иуда. — И не знают ничего! А тридцать сребреников, которые я у Матея отобрал?

— Неужто отобрал? — ахнул Вестун.

— А как же, — сказал Иуда. — Тогда, когда вы меня из челна вынимали. Помните, отстал я?

Вус и Клеоник с Марко захохотали неистово. Смеялись, стоя в стороне и обнявшись, Фаустина с Анеей.

— И, по-моему, нечего нам думать. И, по-моему, Хри­стос, нам с тобою сейчас самое время их сообща пропить.

— А я? — спросил Фома.

— Ну и тебе немного дадим, — успокоил Иуда. — Всем немного дадим. Разве я говорю, что мы не дадим?

Христос, смеясь, взял две почти полувёдерных фляги и оплетённую лозой сулею. Подал их Иуде:

— Тогда гони. — Он взглянул на солнце. — Ещё успеешь. Это действительно самый неожиданный конец истории: пропить сообща тридцать сребреников.

Подхватив фляги и бутыль, долговязый Иуда, как журавль, рванул по пашне.