— Они мне не подчинены, — не преминул вставить пристав. — Вы обращаетесь не по адресу.

— Я буду договариваться не об этом. Мы вынуждены теперь собираться под открытым небом и сами отвечаем за полный порядок на своих собраниях.

— Что же хотите от меня? — пристав скривил губы в страдальческой гримасе человека, которому докучают, обращаясь не по адресу.

— Мы заявляем: полицейских нарядов больше не допустим в места наших клубов под открытым небом. Дайте указание полиции не вмешиваться в наши внутренние дела во избежание кровопролитий и ненужных жертв.

— Почему я это должен делать? — не без чувства искреннего любопытства и удивления спросил пристав, ударив холодным взглядом по напряженному, длинному, испещренному множеством глубоких морщин лицу собеседника, прочитав на нем явные следы и бессонницы и больших забот.

Сочалов неожиданно встал и бросил, с некоторым раздражением глядя в это полное, обрюзглое, хотя и холеное, рыжеусое лицо:

— Неужто господин высокий политик от жандармерии до сих пор не понял, что времена резко переменились: убита главная вера народа — вера в царя. И теперь люди уже ничего не боятся.

все чаще поют рабочие. Не приходилось слышать?

Стылые, холодные глаза пристава вдруг налились кровью. Он решительно встал. Но быстро взял себя в руки. Не та сейчас ситуация, чтобы давать волю своей горячности. Даже его полицейские десятками подают рапорты об увольнении со службы, бегут из полиции. Внутренне взбешенный, дрожа от гнева, он тем не менее почти спокойно сказал:

— Мне надо обсудить ваши просьбы с генерал-губернатором. Ответ получите у исправника заводского поселка через два дня.

Сочалов неожиданно резко, но ладно, по-военному, повернулся, оставив за своей широкой спиной и пристава, и его стол с пистолетом, и его кабинет. Широким шагом направился он к солидным, обитым войлоком и кожей дверям, вновь энергично распахнул их настежь и вышел в приемную. Вместе с боевиком-великаном рыжебородым Маленьким они покинули это грозное присутствие, тут же из-за угла вымчала к ним пролетка, и быстрые кони понесли дружинников по улицам уездного города.

— На́ твою бомбу, — Маленький сунул Прохору в руки старые медные дедовы часы-луковицу, с которыми они вошли в приемную и в кабинет самого пристава. Городового, который дежурил у дверей присутствия, перед их приходом умело отвлек Василий Адеркин, который сидел теперь на кучерском месте.

Через два дня, под вечер, исправник сам заехал на квартиру Прохора Сочалова, наделав переполох в его доме. Такие посещения обычно по меньшей мере означали обыск и каталажку.