— Надька, там на улице тебя какая-то женщина дожидается. Кр-р-расивая женщина!

Если бы это был не Марченко, она бы расспросила, какая женщина и что ей нужно. И Венька ожидал вопросов, скалился. Потерпев крах на собрании — его так и не выбрали в бюро, — он опять изменился в лучшую сторону, стал добр и внимателен к людям и всегда был готов помочь, чем мог.

Надя смерила его равнодушным взглядом:

— Ступай, в третьей аудитории в секретари записывают.

— Ох, и язва ты, Надька! Не хотел бы я такую жену.

— Тебе ли жену выбирать, Венька. Ты птица большого полета. Тебе жену назначат из государственных фондов.

Она поспешила к выходу.

Скамейки блестели весенним глянцем, деревья выпустили мелкие зеленые листочки. На скамейке курила длинную сигарету шикарная женщина лет тридцати, затянутая в узкий французский плащик и в японских полусапожках. «Это его супруга пожаловала! — поняла Надя. — Надо же, какая она вся из себя».

— Вы  м е н я  ждете?

Женщина вскинула бровь, внимательно оглядела ее с ног до головы, как портной снимает мерку, и, видно, осталась довольна. Весело, задорно улыбнулась.

— Ты — Надя Кораблева?

— Да.

— Садись, потолкуем.

— У меня лекция через пять минут, — Надя опустилась на край скамейки, — слушаю вас.

— Тебе, девочка, с грубости начинать бы не надо. Я злая и очень обидчивая. Ты ведь догадалась, кто я?

— Да. Вы бывшая жена Федора Пугачева.

— Бывшая? Милый ребенок, что ты в этом можешь смыслить. Думаешь, если залезла к мужику под одеяло, то уж и стала нынешней. Нет, детка. Кто бывшая, а кто теперешняя — большой вопрос, всегда открытый.

— Я такой вас и представляла, — сказала Надя.

Клара изящно стряхнула пепел за спинку скамейки, по-прежнему хорошо, задорно улыбнулась.

— Я всякой могу быть… Иногда графиней, иногда прачкой — как понравится. Хочешь, и тебя научу?