Лес встретил Степу неприветливо, настороженно. Отстучал дятел, не слышно и смелых, любопытных синиц, поутру чуть ли не до опушки провожавших Степу своим бойким свистом: «Синь-день!», «Синь-день!»

Не только все живое в лесном этом царстве погружалось в ночное безмолвие, мнилось, впали в глубокую дрему и вековечные мудрые сосны, и стеснительные березы, хороводившие у Промойного оврага, и густущий рябинник с гроздями пунцовых ягод, сладких после январских морозов.

Нажимая на палки и резко скользя по еле приметной, передуваемой ветром тропе, Степа опасливо оглядывалась по сторонам. Ее, такую неробкую, все что-то пугало нынче в лесу, знакомом вдоль и поперек чуть ли не с детства.

Под мрачной сосной, закутанной от макушки до нижних лап в плотный белесый саван, кто-то затаился — почудилось Степе. И она замешкалась, не зная, что делать: постоять ли выжидательно еще или стремительно рвануться вперед, чтобы как можно скорее миновать дерево, похожее на страшное привидение…

То и дело Степа окликала Барса, и пес, умница, подбегал послушно, смотрел на нее с недоумением и снисходительностью. Вильнув успокоительно хвостом, он снова неспешно трусил, изредка хватая на ходу горячей пастью свежий снежок.

Не заметила Степа в этот раз скамеечки возле старого клена, сделанной еще дядей Иваном — отцом Артема. Вспомнила про скамейку почти у самого кордона. Прошлым летом по просьбе Степы услужливый Серега починил основательно скамейку, заменив один подгнивший столбик новым.

Поляна перед кордоном открылась как-то сразу, неожиданно. Неприветливая сторожка угрюмо смотрела на беспокойный ночной мир черными провалами окон.

«Ой, и глупая же я! Бежала сломя голову, каждому пенечку кланялась… ну, как есть малая девчоночка! — подумала Степа, со вздохом облегчения останавливаясь у крутого крыльца, заваленного нетронутым снегом, словно по нему век не ступала нога человека. — Нервы… они, видать, расшатались».

Впустив в сени пса, — она не хотела нынче оставлять его во дворе, — и заперев надежно на задвижку дверь, Степа прошла ощупью по скрипевшим пронзительно половицам до второй двери — в избу.

Утром она поленилась истопить подтопок, и за день изба до того выстыла, что пахло в ней нежилым духом.

Не раздеваясь, Степа присела на корточки перед подтопком, впотьмах нащупала в горнушке спички.

«Ладно хоть догадалась дров наложить», — подумала она, поднося буро-красный язычок трепещущего пламени к закрученной туго бересте. Потрескивая, береста сразу же занялась, и Степа проворно сунула ее под мелко наколотые полешки.