— Зин, ну к чему это ты? — взмолилась вдруг Степа, сидевшая как на иголках. — Я ведь родственницы вашей не знаю… да мне и в самом деле пора домой топать.
— Помолчи! — отмахнулась Зинка. — Сейчас самое занятное произойдет. Минутки через две закруглюсь, и обедать будем. Слышишь, мама ухватом гремит?.. Ну так вот: пришла посылка нашей Дусине. И вместо радости она так и обомлела от удивления: огромный ящик, а в нем картина под названием «Ударная вахта сталеваров». Размер картинищи: три метра на два с половиной! Схватилась Дусина за голову: «Куда такую махину девать? Моя комнатенка всего-навсего шестиметровая!» Наняла грузовик и повезла свой выигрыш в художественный салон. А там руками замахали: «Посудите сами, голубушка, кто согласится раскошелиться на такое дорогое произведение? Пришлось горемычной Дусине снова нанимать грузовик и везти картину в заводской клуб. И там чуть ли не на коленях еле-еле уломала директора принять от нее в безвозмездный дар свой счастливый выигрыш! Ведь она, Дусина, и так полсотню без малого в печку выбросила двум шоферам-левакам.
Зинка облизала пересохшие губы, схватилась руками за бока и визгливо захохотала.
— Я до сих пор… ой, ой… как вспомню про Дусину, про ее билетик счастливый, так со смеху чуть не помираю!
Вошла в горницу тетка Агаша и, низко поклонившись, позвала к столу.
И тут Зинка, закинув назад голову, стала медленно валиться на бок.
Перепуганная Степа бросилась к подружке, схватила ее за плечи.
— Зиночка, доченька, что с тобой, бутон мой розовый? — запричитала, бледнея, тетка Агаша.
— Воды! — отрывисто бросила Степа. — Истерика с ней.
Глава третья
Снова сыпал косо снежок, подгоняемый слегка северяком, пока еще малосильным, не разгулявшимся по-молодецки.
Смеркалось.
«Не надо было засиживаться у Силантьевых, — за поселком становясь на лыжи, корила себя Степа. И ей тотчас стало жалко подругу. — Эх, Зинулька, Зинулька, несчастное ты создание!.. Спит, должно быть, после припадка. — Поглядела на беспросветно глухое, зыбкое небо, нависшее над затаенно принахмурившимся лесом. — В ночь — это уж точно — буран разыграется. Горы и те заволокло. Непременно запуржит».
Барс бежал чуть впереди Степы, изредка то останавливаясь у потешной — ухватом — сосенки и звонко, взахлеб облаивая белку, невидимую в облепленных снежными комами ветвях, то прыгая в сугроб, чтобы обнюхать следы неведомого зверька, совсем недавно промышлявшего в этих местах.
Безропотно угасал ненастный, какой-то верченый этот денек — с солнцем и со снегом, о котором в душе у Степы, кроме печали и тоски, ничего не останется.