В небе было тихо, тепло, сухо. От раскаленных кирпичей подтопка тянуло истомным летним зноем и едва уловимым, приятно щекочущим ноздри дымком березовых дров.

За окнами же ревели протяжно сосны, на крыше отплясывали трепака косматые лешие, в рамы нет-нет да кто-то бухая кулачищем наотмашь, а потом, по-звериному хохоча, скакал по тонувшей в сугробах поляне.

Степе подумалось: так, вероятно, бушуют моря и океаны. Ее сторожка — разве не островок в обезумевшей стихии? И она одна-одинешенька на этом затерянном островке. Одна на всем белом свете.

Не зажигая лампы, — она почему-то все явственно видела вокруг себя в непроглядной глухой темноте, — разобрала постель за ширмой и, закутавшись с головой в одеяло, уснула — теперь уже спокойно, без видений.

* * *

Проснулась Степа как никогда поздно — в девятом часу. В мире все еще бушевала, все еще ярилась метелица. Не последняя ли в этом неспокойном, пуржистом феврале?

В окна, залепленные свежим снежком, сочился робко бледный, синеватый рассвет. А к ближайшему к Степиной тахте окну намело гривастый сугробище выше подоконника.

«Бедные пичуги, чем вы кормиться нынче будете? — первое, о чем подумала Степа, прислушиваясь к рыданиям осатанелой вьюги, будто пытавшейся или запугать, или разжалобить кого-то. — В такой буранище ни за что ни про что… запросто погибель себе найдешь. Лишь попадись в эту круговерть».

Высвободив из-под одеяла руку, Степа провела ладонью по медвежьей шкуре, висевшей на стене. Она долго отказывалась принять от Антипыча этот подарок, но старик и слушать ничего не хотел.

«Душенька, Степонька, все богатство-то мое — этот мишка, — улыбаясь скромненько в поредевшую, но все еще угольно-черную свою бороду, говорил бывалый лесник. — И никому другому не желаю… тебя в приданое прошу принять. Уж не обижайся на зряшного пустомелю!»

Степа потеребила пальчиками густую рыжую шерсть, глянула рассеянно на лобастую, добродушно оскаленную морду когда-то страшного великана.

У порога потягивался, позевывая, Барс.

— Тоже не спишь? — окликнула Степа пса.

Барс заскулил радостно, стуча хвостом о половицу.

— Хватит, хватит. Сейчас встану и выпущу гулять.

И Степа недолго думая бодро поднялась с постели, набросила на плечи халатик.

— С утра придется топить. За ночь поостыли наши хоромы, — говорила она, направляясь к порогу.

Барс тыкался носом в тяжелую дверь, намереваясь открыть ее без помощи Степы, да у него ничего не получалось. Кованый крючок надежно держал дверь.

По сеням Степа неслась, подгоняемая стужей, чуть ли не наперегонки с Барсом. А когда распахнула уличную дверь, панически взвизгнула: на нее обрушилась сыпучая стена. Барс отчаянно маханул через сугроб, сразу же пропав в беспросветно-дымных, куда-то бешено несущихся вихрях.