Сунув ноги в Зинкины валенки, так и обдавшие истомно-знойным теплом, Степа распрямилась, вытерла тыльной стороной руки пообветрившие на морозе жесткие губы и чмокнула подружку в щеку. Сказала:

— А ты забыла, откуда я топала? Под вечер обратно на кордон соберусь — ни души живой в лесу не встретишь!

— Неслушница ты! — запахнув халат, взмахнула рукой Зинка. — К чему сбежала из столовки? Получила бы комнатуху в квартире со всеми удобствами и жила бы себе боярыней! Пусть бы Старый кордон синим огнем горел! Женское ли это дело? Не каждого парня заманишь теперь в лесники. Кому охота лешим в глуши маяться? А тут еще всякие нервощипательные ужасти разносятся… даже в поселке страшно вечером нос из дома высунуть.

Не отвечая подружке, Степа подхватила с пола рюкзак и направилась к столу.

— Тетенька Агаша, принимайте гостинцы, — сказала она, распутывая у рюкзака завязки. — Перво-наперво держите любимые вами баранки. Зинухе — кулек с кисленькими карамельками… А это — колбаса-недоса. Еще консервы рыбные — сом в томате. И бутылочка согревательного. Как, бишь, его? Десертное румынское. Продавщица насулила: выпьешь рюмочку, захочешь вторую!

Тетка Агаша снова всплеснула руками:

— Ну уж, ну уж! Экая ты трясихвостка! К чему последние копеечки растранжириваешь? Чай не начальница, большую зарплату тебе не отваливают. А у нас все пока есть. И обедом накормим, и чайком с ежевичным вареньем настоим.

Вздохнула Степа, комкая в руках ненужную бумажку, видимо, обертку от бутылки.

— Нынче два года как не стало Артема… Артема Иваныча. Надо помянуть его душу — добрую, бескорыстную.

Старуха подняла голову. Казалось, она смотрела осуждающе сурово на темный лик Спаса в переднем углу не только правым глазом, но и глубоко заставшей глазницей когда-то зрячего левого, сейчас затянутой тонкой пленкой с вздрагивающей синей ниточкой. Молча, истово перекрестившись, сказала:

— Разные мы все… какой вон лес — и его бог не уравнял. Издавна примечаю: безгрешные люди и господу нужнее.

— Ладно тебе, мам, со своим господом, — поморщилась досадливо Зинка. — А ежели ты такая у нас набожная, попросила б у бога Ванярку моего из заключения вернуть. Ну, что ему там, невинному, год томиться?

— Тьфу, тьфу и тьфу! На твои препротивные слова! — с тихим возмущением проговорила тетка Агаша. — А твоего Ванярку за дело упрятали. Пусть другой раз знает…

— Да ведь на его грузовик автобус наехал! Только тот шофер — ручку позолотил кому надо, а мой… — начала было Зинка, но мать ее оборвала:

— Отвяжи-ись! Тот шофер тверезый был, а твой с утра шары налил!