— Перестаньте! — попросила Степа, страшно не любившая ссоры. — Я чаю хочу, а вы без нужды раскудахтались на весь Дунькин курмыш.

— Ну уж, ну уж! Степонька, ягодка спелая, прости меня, окаянную, что связалась с этой двуногой тигрой, — заулыбалась смущенно старуха. — Он у меня еще не остыл, самовар мой песенник, чуток подогрею лишь. А от Зинки, пустомели-язычницы, скажу тебе как на духу, спокоя в последнее время никакого не стало!

В полдень проглянуло ненадолго солнце, поджигая сугробы, золотя скворечники и флюгера над крышами Дунькиного курмыша. Заглянуло оно и в перекошенные оконца Зинкиной горенки.

И у Степы внезапно засосало под ложечкой, нестерпимо захотелось остаться сейчас одной, поскорее добраться до дому. К чему ей пустопорожняя болтовня легкомысленной подружки, ни с того ни с сего выскочившей замуж за пришлого парня, шофера с нефтепромысла? Ее же прежний мимолетный ухажер, морячок с Балтики, заглянул в Тайнинку после службы на какую-то разъединственную недельку и уплыл на теплоходе в неизвестном направлении — не то вверх, не то вниз по матушке по Волге. А шофер Ванярка — кто его знает, вернется ли к Зинке после лагерей или передумает и подастся в другие края? Как бы подружке одной не пришлось воспитывать малыша. А роды, похоже, не за горами: вон как разнесло девку, еле-еле на стуле помещается!

Поблагодарив за чай, Степа вознамерилась было уходить, но ни Зинка, ни тетка Агаша и слушать ее не захотели.

— Ну уж, ну уж, Степонька! И не выдумывай, редкая залетная наша кенареечка! — пела ласково старуха, ладонями оглаживая Степины плечи. — Пообедаем, а потом еще почаевничаем… дома-то ты всегда будешь! Не турись в свою берлогу! А Барса твоего я уж накормила и в сени пустила. Он на шубном лоскуте блаженствует.

— А ты, Степ, сиди, не трепыхайся, я о тебе знаешь как соскучилась! Мама дело говорит: намытаришься еще в своем монастыре! Послушай-ка, о чем я тебе порасскажу, — сладко жмурясь, заговорила Зинка, ни минуточки не молчавшая за чаем. — Гостевала у нас с полмесяца назад мамина свояченица из Самарска. На шарикоподшипниковом многостаночницей работает. «Счастье-то мне какое подвалило! — это она, Дусина, призналась как-то вечерком. — Приобрела позапрошлой весной лотерейный билетик за полтинник. У самого входа в универмаг старикашка чуть ли не силой приневолил взять. «Подорожали, спрашиваю, билетики-то?» — «А это, красавица, — отвечает старикашка с бородой-мочалкой, — не вещественной лотереи билеты, а ху-до-же-ственной! Ежели посчастливится, то не какой-то там пылесос или стиральную машину, а подлинно художественного значения получите произведение! Скажем, картину для украшения квартиры или же опять изящный чайный сервиз, а то и умопомрачительное изделие из хрусталя». — «Ладно, говорю, зубы заговаривать. Давай уж один билет. Два не возьму, а один… куда не шел мой «полтинник!». А потом и забыла про билет. Сколько прошло времени, не помню, только раз по радио объявляют: «Проверяйте, граждане, билеты художественной лотереи». Ну, ну, думаю, забежать надо на досуге в сберкассу. А когда забежала, то не тут-то было! «Идите, — говорят мне, — в художественный салон, там должна быть таблица». Пришлось искать салон этот самый картинный. А он и вправду от потолка до пола картинками увешан. Сроду такого магазина не видела, даром что всю жизнь прожила в Самарске. Дала мне усатая продавщица таблицу, искала, искала свой номер… и что вы скажете? Нашла-таки! Картину, оказывается, выиграла. Стоимостью в тыщу восемьсот пятьдесят целковых! Меня даже в жар бросило. Ну и деньжищи! Непременно, кумекаю, деньгами возьму. Зачем мне картина? У меня дыр-то в хозяйстве — ой да ой! Спрашиваю усатую девицу, что таблицу мне выдавала: «Заместо картины я могу получить деньги?» — «Нет, — отвечает. — Но когда получите из Москвы картину, можете нам для продажи сдать. Берем на комиссию двадцать процентов с вырученной суммы». Вот, думаю, рвачи! Даже на художестве и то наживу хотят иметь. Послала заказной почтой свой счастливый билетик и жду с нетерпением посылку».