Синичонок
СиничонокТянулись чередой знойные июльские дни. Не тешил прохладой даже лес, окружавший поселок с трех сторон. От лесной опушки ленивый испекшийся ветерок доносил лишь пряный запах копешек сена.
Умолкли птицы, так резво и беспечно щебетавшие в мае и первой половине июня. Теперь подавал голос только перепел на урожайном поле. Да иногда тосковала горлинка, прятавшаяся в чащобе.
Как-то поутру, до наступления палящей духотищи, я поливал цветы. Поливать цветы приходилось утром и вечером. С улыбкой смотрел я на светлые журчащие струйки, такие упругие и стремительные, веселым дождем кропившие землю. Сухая земля жадно впитывала в себя целительную влагу. И, чудилось, блаженно вздыхала.
Вдруг меня кто-то окликнул. Поднял голову, а у решетчатой калитки Маша стоит. Внучка соседки Спиридоновны. Маша и Спиридоновна жили прямо, напротив.
— Здравствуй! — сказала Маша и просунула между деревянными рейками свой любопытный обгоревший нос. — Ты чего-то делаешь?
— Здравствуй, — кивнул я. — Как видишь — цветы поливаю.
— А к тебе можно? Или потом прийти?
— Почему же потом? Сейчас заходи!
Чуть помешкав, Маша огорченно протянула:
— Ну, как же я зайду… у меня все руки заняты.
Выключив воду, я пошел открывать калитку.
— Меня бабушка прислала, — скороговоркой зачастила девочка. — У нас по саду милиционеровы кошки рыщут. Бабушка говорит… — Входя в калитку, Маша споткнулась о порожек. — Ой!.. Я всегда у тебя на этом месте совсем чуть не падаю!.. Бабушка говорит: в один момент сцапают!
Я ничего не понимал.
— Машенька, про кого это ты говоришь?
— Какой же ты бестолко-овый!.. Он, глянь-ка, глупышка-разглупышка! Такого любая кошка сцапает.
И Маша протянула ко мне свои руки. В горячих пригоршнях у нее лежал пушистый зеленовато-серый комок.
— Бабушка говорит: он из гнезда выпал или с ветки шлепнулся. К нему милиционерова Тигруша кралась, да я ее палкой!
Осторожно взял из теплых Машиных ладоней птенца — желторотого, кургузого, с куцым, словно бы обрубленным, хвостом. На макушке у него непослушно топорщился, как у мальчишек, задорный вихор. Но птенец до того ослаб, что даже не вырывался из рук.